Главная страница:

Перейти в рубрику:

А также:

Захар Прилепин. «Лес»

… Потом я начну понимать, что вот его лицо, а вот его плечо… и если огонёк падает вниз — это он опускает руку, а если поднимается вверх и вспыхивает ярче — это отец затягивается.
…ты где? Я стою тут в темноте. Куда затерялась твоя жизнь, папа?
Никто не шёл ко мне.
— Захар, ты дурак! — сказал я зло…

… «Лес» Прилепина переполнен символами. Это и сам Лес — такой «приветливый в солнечном свете» и такой страшный, живой лишь «втайне», такой «нахмурившийся» — в ночной темноте.Это и Река по имени Истье — такая «ласковая и смешливая», такая манящая «полюбоваться местными красотами», такая обманчиво короткая, но на самом деле петляющая так, что легкомысленная прогулка по ней едва не оборачивается бедой, поистине жизненной катастрофой…

Из дневника Хрисанфа Лашкевича

… Животный страх перед немцами затемняет рассудок сограждан. Меня никто не хочет слушать, не дают мне раскрыть рта, и мои высказывания о предстоящих русских победах называют прямо в глаза мне глупостями, еле-еле удерживаясь, чтобы не назвать меня самого дураком; это слово прямо висит в воздухе и звенит в моих ушах в бессонные ночи…

… Когда я проходил Совнаркомовским переулком, мимо меня с шумом, с необычной быстротой промчалось несколько громадных длинных грузовиков, закрытых со всех сторон. Из грузовиков неслись дикие женские крики. В последнем грузовике задние занавески были сорваны, мелькнули какие-то лица и множество размахивающих рук. Из грузовика нёсся неразборчивый вопль. И вдруг впрорез этого вопля я услышал женский крик: «Александр Гаврилович!»…

… Маленькую девочку немецкий офицер посадил на стул и начал раздевать её, снял платьице, рубашечку и туфельки. Девочка подчинялась всему и, не понимая, к чему ведёт эта процедура, спросила немца: «Дядя! А чулочки тоже снимать?». Немец, подготовлявший уничтожение ребёнка и бывший, вероятно, в напряжённом состоянии, не выдержал вопроса ребёнка и тут же сошёл с ума…

Марк Твен. «Как меня выбирали в губернаторы»

… Я сознавал, что у меня есть важное преимущество перед этими господами, а именно: незапятнанная репутация. Стоило только просмотреть газеты, чтобы убедиться, что если они и были когда-либо порядочными людьми, то эти времена давно миновали. Было совершенно очевидно, что за последние годы они погрязли во всевозможных пороках…

… Ведь чем цивилизованная демократия отличается от той, что жуёт табак? Только лишь одним: пока речь идёт о всякого рода мелких вещах вроде проезда на красный свет или искусственно создаваемых финансовых крахов, всё в ней работает на автопилоте, но при малейшей опасности для чего-то гораздо более серьёзного — она немедленно возвращается на 150 лет назад с одновременным переходом на ручное управление…

Александр Пушкин. «Метель»

… Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и, следственно, была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нём и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя…

… Но с другой-то стороны — ведь смешной же случай, правда? Особенно смешной накануне собственной свадьбы. Особенно если вспомнить про озлобленную тёщу. И про некстати закрытый ломбард. Так вот поддастся однажды человек минутной слабости и всесильной руке судьбы да и… И… Да. Да и повторяй потом вслед за педагогами и поэтом Степанцовым: «Это Будда Гаутама, это Будда Гаутама»…
Баратынский ржёт и бьётся.

Ирина Легкодух. «Взятие Рейхстага»

… За окном поздняя осень, листьев на деревьях уже нет. Голые серые ветки. Только одно дерево выделяется яркостью — искалеченный временем и возрастом дуб. На ветках этого дуба развеваются красные ленточки, яркие и полувыцветшие — загаданные желания.

… Ветеран Ваня растерянно смотрит на однополчан, которые, ничего странного в происходящем не находя и не замечая, в такт музыке кивают головой, пытаясь даже подпеть на русском языке в месте, где должно быть словосочетание — «День Победы» (тог фун дэм ницохн).…

… Начав свою творческую деятельность в качестве театральной актрисы, Ирина Легкодух проявила себя в дальнейшем как талантливый киносценарист — со своим, легко узнаваемым, «почерком». Её киносценарии, весьма далёкие от общепринятых в наше время «сериальных» стандартов, зачастую парадоксальны, но неизменно оригинальны…

Михаил Зощенко. «История одной перековки»

… И я делаю вывод: Роттенберг благодаря правильному воспитанию изменил свою психику и перевоспитал своё сознание и при этом, конечно, учёл изменения в нашей жизни. И в этом я так же уверен, как в самом себе. Иначе я — мечтатель, наивный человек и простофиля. Вот грехи, которых у меня не было за всю мою жизнь…

… Да, но каким же образом «свободный гражданин» Ройтенберг, все родственники которого проживали в солнечном Тбилиси, спустя несколько лет, суровой зимой 1942 года, оказался вдруг на Урале, в далеко не столь солнечном Нижнем Тагиле?.. Неужели в результате «положительной перековки», как уверял своих читателей Михаил Михайлович Зощенко — с его профессиональным умением разбираться в людях?..

Иван Бунин. «Чистый понедельник»

… Я снял с неё скользкую от снега шубку, она сбросила с волос на руки мне мокрую пуховую шаль и быстро прошла, шурша нижней шёлковой юбкой, в спальню. Я разделся, вошёл в первую комнату и с замирающим точно над пропастью сердцем сел на турецкий диван. Слышны были её шаги за открытыми дверями освещённой спальни, то, как она, цепляясь за шпильки, через голову стянула с себя платье… Я встал и подошёл к дверям: она, только в одних лебяжьих туфельках, стояла, спиной ко мне, перед трюмо, расчёсывая черепаховым гребнем чёрные нити длинных, висевших вдоль лица волос.
— Вот всё говорил, что я мало о нём думаю, — сказала она, бросив гребень на подзеркальник, и, откидывая волосы на спину, повернулась ко мне: — Нет, я думала…

… Чернеющие прохожие, чернота волос, чёрный мех, чёрные глаза, чёрные ботики, всё чёрное, чёрная перчатка, чёрная вязь, чёрные кафтаны, чёрная доска, чёрный диван, чернота райка, чёрное платье, чёрные косички, чёрные брови, сверкая своей чернотой, чёрные нити, чернели кареты — вся в белом, белый обрус, белая вереница, белый плат, белела громада Христа Спасителя, белый «воздух», белые штаны и белая рубаха полового, белые волосы (но и чёрные брови!) Станиславского.
Весь рассказ Бунина пронизан огромным напряжением, ощущением чего-то зыбкого, чего-то временного, какого-то пира во время чумы, словно бы вот-вот должно что-то случиться, ибо жить так, как живут его главные герои — долго так жить невозможно…

Иван Бунин. «Визитные карточки»

… И она неумело, но отважно закурила, быстро, по-женски затягиваясь. И в нём ещё раз дрогнула жалость к ней, к её развязности, а вместе с жалостью — нежность и сладострастное желание воспользоваться её наивностью и запоздалой неопытностью, которая, он уже чувствовал, непременно соединится с крайней смелостью…

… Дальше он следил за нею уже молча, «мрачнея всё более» и «холодея». Он понял: возвышенное проиграло в его душе сражение с низменным. И он сдался — и просто дал волю своей похоти.
Каждый из них получил «визитную карточку» — ту, которую заслужил. И эти их карточки останутся теперь с каждым из них «где-то в сердце на всю жизнь». Любовь?.. Да какая там любовь…
Впрочем, называйте это, как хотите.

Иван Бунин. «Солнечный удар»

… «Что за чёрт! — подумал он, вставая, опять принимаясь ходить по комнате и стараясь не смотреть на постель за ширмой. — Да что же это такое со мной? И что в ней особенного и что, собственно, случилось? В самом деле, точно какой-то солнечный удар! И главное, как же я проведу теперь, без неё, целый день в этом захолустье?»

… Да… Так что же всё-таки тогда случилось с тем наивным поручиком? В те его «окаянные дни»?.. Если ограничиться только лишь самим явлением, а не рассказом Бунина?..
Знаете, тогдашние переживания поручика можно было бы, вероятно, сравнить с переживаниями ребёнка, который заигрался в гостях такой невиданной и такой чудесной хозяйской игрушкой и которому папа с мамой вдруг объявили, что-де пора им всем идти домой…

Иван Бунин. «Кавказ»

… План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели. Я знал это побережье, жил когда-то некоторое время возле Сочи, — молодой, одинокий, — на всю жизнь запомнил те осенние вечера среди чёрных кипарисов, у холодных серых волн… И она бледнела, когда я говорил: «А теперь я там буду с тобой, в горных джунглях, у тропического моря…» В осуществление нашего плана мы не верили до последней минуты — слишком великим счастьем казалось нам это.

… Любовь, красота, счастье… да полно — счастье ли?.. Счастье. «На закате часто громоздились за морем удивительные облака; они пылали так великолепно, что она порой ложилась на тахту, закрывала лицо газовым шарфом и плакала: ещё две, три недели — и опять Москва»… «Она радостно плакала, глядя на них»…
Счастье — пусть и тревожное, непрочное, временное, пусть даже и «неправильное», пусть даже и краденое. Счастье…

Иван Бунин. «Руся»

… А в тот последний их день, в то последнее их сидение рядом в гостиной на диване, над томом старой «Нивы», она тоже держала в руках его картуз, прижимала его к груди, как тогда, в лодке, и говорила, блестя ему в глаза радостными чёрно-зеркальными глазами:
— А я так люблю тебя теперь, что мне нет ничего милее даже вот этого запаха внутри картуза, запаха твоей головы и твоего гадкого одеколона!

… Пора считать мёртвым… Давно пора: двадцать лет он, измученный, повторял это, словно заклинание: сгинуло, бредни, пора считать мёртвым. Да только оно не мёртвое. Оно — отрезанное по живому. Чёрт бы побрал этот сбой в расписании!..

Василий Шукшин. «Обида»

… Они пошли с Машей домой. Дорогой Сашка всё изумлялся про себя, всё не мог никак понять: что такое творится с людьми?
Девочка опять залопотала на своём маленьком, смешном языке. Сашку вдруг изумило и то, что она, крохотуля, почему-то смолкала, когда он объяснялся с дядями и тётями, а начинала говорить лишь после того и говорила, что дяди и тёти — «похие», потому что нехорошо говорят с папой. Сашка взял девочку на руки, прижал к груди. Что-то вдруг аж слеза навернулась.
— Кроха ты моя… Неужели ты всё понимаешь?..

… Этот рассказ — он ведь не совсем об обиде. Что — обида? Ну, колбаса любимая в магазине только что закончилась — зря прогулялся, обидно. Ну, пожадничал в своё время, и денежки твои пропали вместе с банком — обидно же. Ну, предал тебя человек, которого ты считал своим испытанным другом — очень обидно и досадно. Ну, жена твоя не выдержала и ушла от тебя после двадцати лет семейной жизни, словно балласт какой сбросила — ужас как обидно… Но рассказ Шукшина «Обида» — он ведь не об обиде, хоть и называется так. Он — об унижении и о бессилии…

Василий Шукшин. «Беспалый»

… Серёга сидел в сторонке, больше не принимал участия в разговоре. Покусывал травинку, смотрел вдаль куда-то. Он думал: что ж, видно, и это надо было испытать в жизни. Но если бы ещё раз налетела такая буря, он бы опять растопырил ей руки — пошёл бы навстречу. Всё же, как ни больно было, это был праздник. Конечно, где праздник, там и похмелье, это так… Но праздник-то был? Был. Ну и всё.

… Добрая, злая… Не добрая и не злая — любимая. И — нелюбимый. Но «Беспалый», один из лучших рассказов Шукшина, он даже не о любви. Как и многие другие его рассказы, он о тех удивительных людях, которые внешнюю красоту путают с «драгоценным подарком судьбы», которые плачут и при этом боятся «тронуться» от счастья, которые не стелят соломку, а просто живут — играючи, словно дети…

Василий Шукшин. «Бессовестные». «Хмырь»

… Старик Глухов ушёл от Малышевой с неясным чувством. Какой-то подвох чуял со стороны Малышихи. Странная какая-то старуха, ей-богу. Чего-то всё нервничает, злится. Всех бы она переделала, перекроила… Всех бы она учила жить, всех бы судила. Старик даже подумал: не вернуться ли да не сказать ей, что — не надо никакой её помощи, сам как-нибудь управлюсь. Даже остановился и постоял. И решил, что — ладно, чёрт с ней, пусть поговорит. У самого всё равно не так выйдет — не сумеет ладом поговорить. Пусть злится, а дело пусть сделает…

… Хмырь посмотрел на всех… И что-то такое увидел сильное, страшное, что молча, не взглянув на соседку, поднялся и пошёл вперёд, на своё место. Сел… Посидел, глядя прямо перед собой… Покашлял интеллигентно в ладонь, повернулся к окну и стал тоже, как все, внимательно смотреть на пейзаж. Шляпа его была ему несколько великовата и от тряски съезжала низко на лоб, некоторое время Хмырь смотрел в окно, приподняв кверху маленький, с нашлёпочкой нос, он смешно торчал из-под шляпы…

… А может, Шукшин хотел сказать — нет, прокричать! — совсем-совсем о другом?.. Что нет людей лучше или хуже, и что у каждого из них своя красота и своя правда, и каждый живёт как умеет, и что такое творится с людьми, что они не понимают этого и не берегут друг друга?.. И что беречь надо бы не только тех, кого любишь, но и просто незнакомых людей — да просто потому, что они люди?..

Анатолий Мариенгоф. «Как цирковые лошади по кругу…»

… Мемуарная литература — к сожалению или к счастью — не является милицейским протоколом. Это именно что литература, за строчками которой всегда стоит личность автора. Мемуары Мариенгофа совершенно уникальны потому, что их писал человек безупречного вкуса, острого ума и высокой порядочности. Люди, с которыми он, бывало, ел из одной тарелки, спал под одним одеялом и, простите, делил один туалет, были для него именно людьми, близкими и любимыми — не схемами, не цитатами, не ходячими драмами. «Мы любили его таким, каким он был», — эти слова Мариенгофа объясняют всё…

… А когда, по предложению Сталина, Александра Яковлевича и Алису Георгиевну выгоняли из их театра, из таировского и кооненского Камерного театра, член партбюро Августа Леонидовна Миклашевская, став оратором, пламенно ратовала за это «мудрое решение вождя человечества».
Эх, Гутенька, Гутенька!
После того я уже не встречался с ней. Что-то не хотелось.

… Нечто подобное бывает и с душевной чистотой. Снаружи всё сверкает, всё блестит, а как ненароком глянешь в укромное местечко души или сердца и — плюнешь в сторону: «Да чтоб тебя чёрт побрал с такой чистотой душевной!.. Грязь, зависть, недоброжелательство».
А у Василия Ивановича и у Нины Николаевны была настоящая душевная чистота. И чтобы увидеть её, понять, почувствовать, не требовалось съесть с ними пуда соли. Одной щепотки за глаза было…

… На концерте встретился с Шостаковичем в филармонической ложе. На минуту-другую мне показалось, что его лицо, руки — спокойней, сдержанней, чем обычно. Я обрадовался. Зря обрадовался. Когда заиграл оркестр, Дмитрий Дмитриевич стал нервически покусывать нижнюю губу и чесать — то нос, то подбородок, то возле ушей, то брови. Захотелось с нежностью взять его руки в свои, гладить их, пожимать. Любящая женщина, вероятно, так и поступила бы. Но я никогда не видел возле него любящей женщины. Очень любящей. Не видел женщины с большим сердцем, которое было бы отдано ему. Никто другой из людей, с которыми я в жизни встречался, не имеет на это такого абсолютного права…

… Очень хорошо: мету, мету — не вымету; мою, мою — не отмою; рублю, рублю — не вырублю; и в сундук не запереть!
Что это? — Солнечный луч.
Им — этим лучом — обязана быть литература, а иначе на черта она нужна?..

Анатолий Мариенгоф. Роман «Циники»

Роман, который предлагается вашему вниманию, был написан в 1928 году, а впервые он был у нас опубликован лишь 60 лет спустя — в 1988 году. Этим, вероятно, и объясняется то, что роман Анатолия Мариенгофа «Циники» практически неизвестен даже образованному русскому читателю…

… Мне больше не нужно спpашивать себя: «Люблю ли я Ольгу?»
Если мужчина сегодня для своей возлюбленной мажет вазелином чёpный клистиpный наконечник, а назавтpа замиpает с охапкой pоз у электpического звонка её двеpи — ему незачем задавать себе глупых вопpосов.
Любовь, котоpую не удушила pезиновая кишка от клизмы, — бессмеpтна…

… Hеожиданно я опускаю pуку в каpман и натыкаюсь в нём на дpугую pуку. Она судоpожно пытается выpваться из моих тисков. Hо я деpжу кpепко. Тогда pука начинает сладостpастно гладить моё бедpо. Я боюсь обеpнуться. Я боюсь взглянуть на лицо с боттичеллиевскими бpовями и pтом Джиоконды. Женщина, у котоpой так узка кисть и так нежны пальцы, не может быть скуластой и шиpоконоздpой. Я выпускаю pуку воpовки и, не оглядываясь, иду дальше…

… Что может быть отвpатительнее музыки! Я никак не могу понять, почему люди, котоpые жpут блины, не говоpят, что они занимаются искусством, а люди, котоpые жpут музыку, говоpят это. Почему вкусовые «вулдыpчики» на языке менее возвышенны, чем баpабанные пеpепонки? Физиология и физиология. Меня никто не убедит, что в гениальной симфонии больше содеpжания, чем в гениальном салате. Если мы ставим памятник Моцаpту, мы обязаны поставить памятник и господину Оливье…

… Как-то я сказал Ольге, что каждый из нас пpидумывает свою жизнь, свою женщину, свою любовь и даже самого себя.
— …чем беднее фантазия, тем лучше.
Она кинула за окно папиpосу, докуpенную до ваты:
— Почему вы не подсказали мне эту дельную мысль несколькими годами pаньше?..

— «Повержен в пыль надломленный тюльпан», — читал далее Мейзлик. — «Надломленный тюльпан» — это, стало быть, пьяная побирушка?
— Не мог же я так о ней написать! — с досадой сказал поэт. — Это была женщина, вот и все. Понятно?
— Ага! А это что: «О шея лебедя, о грудь, о барабан!» — Свободные ассоциации?
— Покажите, — сказал, наклоняясь, поэт. — Гм… «О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки»… Что бы все это значило?
— Вот и я то же самое спрашиваю, — не без язвительности заметил полицейский чиновник…

Алексей Константинович Толстой

— Что до меня, господа, то мне известно лишь одно подобное приключение, но оно так странно и в то же время так страшно и так достоверно, что одно могло бы повергнуть в ужас людей даже самого скептического склада ума. К моему несчастию, я был и свидетелем и участником этого события, и хотя вообще не люблю о нём вспоминать, но сегодня готов был бы рассказать о случившемся со мною — если только дамы ничего не будут иметь против…

Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет…

Юрий Трифонов. Повесть «Обмен»

… Время другое, и судьбы теперь другие, но оно в нас — то время и ещё более раннее, в нас — молодость наша и судьбы наших предков. Время другое, да человек-то тот же самый, даже если порой мы и сами себе не желаем в этом признаваться!..

… Все мы очень же разные. Мы — люди… У моей двоюродной сестры умер маленький сынок. Конечно, безумное горе, переживания и при этом какая-то новая, страстная любовь к детям, особенно больным. Она всех жалела, старалась, чем могла, помочь. И есть у меня знакомая, у которой тоже умер мальчик, от белокровия. Так эта женщина всех возненавидела, она всем желает смерти. Радуется, когда читает в газете, что кто-то умер…

… Всё ненавистное, что для Марины соединялось в слове «мещанство», для Лены было заключено в слове «ханжество». И она объявила, что «всё это ханжество». «Ханжество?» — «Да, да, ханжество». — «Любить Пикассо ханжество?» — «Разумеется, потому что те, кто говорят, что любят Пикассо, обычно его не понимают, а это и есть ханжество». — «Бог мой! Держите меня! — хохотала Марина. — Любить Пикассо ханжество! Ой-ой-ой!»…

… Недочеловечность Лукьяновых — самоочевидная, бьющая в глаза.
С недочеловечностью Дмитриевых потруднее. Сама постановка вопроса едва ли не кощунственна. Помилуй бог, да с какой же стати? Такие уж воспитанные, скромные, интеллигентные. Ксению Фёдоровну «любят друзья, уважают сослуживцы, ценят соседи по квартире и по павлиновской даче, потому что она доброжелательна, уступчива, готова прийти на помощь и принять участие». Дмитриевы — это книги, культура, порядочность, благородное неумение жить…

Проза Юлиана Тувима

… Небывалой популярностью пользуется в опереттах словечко «сон». Ради рифмы дочь, например, обращаясь к отцу, зачастую называет последнего «дивный сон», графиня умоляет лакея принести ей шампанского, «словно во сне», кто уходит «вон», у того, само собой разумеется, сбудется «сладкий сон», где бы ни появлялось «вновь», там без «снов» ни шагу, если уж «весны», то и «сны», и уж конечно: «Помнишь, ах! В сладких снах»…

… Сразу после окончания войны Тувим вернулся на родину. Но и там его не оставили в покое. В конце лета 1953 года они с женой решили, что проведут Рождество на курорте в Закопане. И тут же последовал странный телефонный звонок. Незнакомый голос угрожающе произнёс в трубку: «Не приезжай в Закопане, а то можешь живым не уехать»… Он и не уехал из Закопане живым: 27 декабря 1953 года его сердце остановилось. Инфаркт настиг его в 59 лет…

Бранислав Нушич. «Автобиография»

… Как это ни странно, но «Автобиография» Нушича у нас сравнительно мало известна, и это при том, что она регулярно переиздавалась в советское период. Лично мне она близка своей иронией. Ирония — это удивительное качество рассказчика, которое не только придаёт лёгкость изложению, но и производит своего рода естественный отбор, словно заговорщицки подмигивает читателю: если ты меня понимаешь и принимаешь, то не всё так уж и безнадежно в этой жизни!..

… Мать, разумеется, рассматривала моё желание расстаться с юбкой совсем с иной точки зрения. Моя сестра появилась на свет раньше, чем я, и я донашивал все те юбки, из которых она вырастала. А если я от них откажусь, то донашивать их будет некому. Но, несмотря на эти материнские соображения, я решительно стоял на своём, кричал, плакал, визжал и валялся на полу до тех пор, пока наконец мать не разыскала где-то старые, поношенные брюки моего старшего брата и не надела их на меня, проклиная:
— Вот подожди, бог даст, ещё пожалеешь о юбке!
И её проклятие сбылось…

— Кассиром нельзя! — решительно возразил протоиерей. — Для такой должности родиться надо, у кассира особый дар. Целый день возишься с чужими деньгами, а взять не можешь. Это, прости меня боже, всё равно, что кто-нибудь целый день с чужой женой возится, а не может… — Но тут протоиерей прервал своё удачное сравнение, так как все три парки, — Клота, Хезис и Антропа — в один голос закричали: «Ах!» — не дав батюшке закончить мысль…

… Я посадил двенадцать апостолов в Ноев ковчег, о Содоме и Гоморре сказал, что это два святых храма, в которых Христос с успехом проповедовал свою теорию о любви к ближнему; о Христе я ещё сказал, что он сорок дней провёл в утробе кита, готовясь к урокам по закону божьему; а про десять божьих заповедей сказал, что Иуда продал их на горе Арарат. И наконец я закончил тем, что на вопрос о Пилате ответил, что Пилат — сын Моисея, что от него пошло великое племя и что, свершив это дело, он вымыл руки…

… Я был самым маленьким в классе, и поэтому учитель зоологии прозвал меня «мышью». Мышь — это маленькое домашнее животное, которое питается крошками с чужого стола и при виде которого женщины обычно визжат и подбирают юбки. В конце концов если бы по воле судьбы женщины при виде меня визжали и подбирали юбки, то это ещё можно было бы терпеть, но, кажется, судьба использовала не эту, а другую особенность, присущую мышам. Основываясь на том, что мышь всю жизнь питается крошками с чужого стола, она сделала меня сербским писателем…

… А какое волнение охватывает всех домашних накануне экзамена! Родители не спят ни днём, ни ночью, пряча ружья, кухонные ножи, соду, известь и другие смертоносные средства. Кому хочется, чтобы из-за проклятой латыни от родного дитяти осталась только посмертная записка: «Дорогие родители, я любил жизнь, но латинский язык вогнал меня в гроб. Бог уничтожил древних римлян и не мог простить им, что они выдумали такой язык. Прощай, мама, и береги моих братьев и сестёр от латинского языка!»…

… В призвании артиста особенно приятно то, что он может выполнять свой долг и служить обществу, надев на себя маску. То же самое, конечно, в жизни делают и все остальные, а разница между ними и артистом заключается лишь в том, что артист надевает на себя маску, соответствующую его роли: на эгоизм он надевает маску эгоизма, на злобу — маску злобы, на подлость — маску подлости, а в жизни происходит иначе: там роль играют одну, а маску надевают другую. Политический делец, например, на свой эгоизм напяливает маску патриотизма, насильник пытается предстать в образе борца за правду, богач прикрывает своё ростовщичество маской добродетели, распутница на свой опыт надевает маску наивности, а злобный враг даёт вам советы, прикидываясь другом…

… Когда-то, много лет назад, вступая в жизнь, я сказал: «Заполните мне вексель, а я его подпишу». Так вот и сейчас, завершая свой жизненный путь, я повторил то же самое. В биографии, разумеется, это могло бы выглядеть так: «Дайте мне жить, я ещё не сказал последнего слова!»
Журналист. Могу ли я записать это, как ваши последние слова?
Я. Нет. Напишите так: «Прощайте, и спасибо за внимание»…

… Так и они с Леспером: Леспер прожил полнокровную жизнь, он же, Холлис, много лет всё равно что не жил. Они пришли к смерти разными тропами, и если смерть бывает разного рода, то их смерти, по всей вероятности, будут различаться между собой, как день и ночь. У смерти, как и у жизни, множество разных граней, и коли ты уже когда-то умер, зачем тебе смерть конечная, раз навсегда, какая предстоит ему теперь?..

Я расплатилась щедро, до конца.
За радость наших встреч, за нежность ваших взоров,
За прелесть ваших уст и за проклятый город,
За розы постаревшего лица.
Теперь вы выпьете всю горечь слёз моих,
В ночах бессонных медленно пролитых,
Вы прочитаете мой длинный-длинный свиток,
Вы передумаете каждый, каждый стих…

Уолтер Де Ла Мэр в переводах Виктора Лунина

… Постойте, но почему это «скромница Джен» захотела вдруг не ложку варенья, а пирог со сливками да впридачу ещё и клюквенный пирог? И куда вдруг подевался низкий голос немногословной толстушки Элен? И где же «восторженная дурочка» Сюзи? И кто этот мальчик, с таким несколько непривычным для нас именем Тимофей, — вместо нашей Сюзи мечтающий о грозди винограда?..
Риторические вопросы. К счастью для всех нас, в 1974 году стихи Де Ла Мэра попались на глаза совсем ещё молодому (ему тогда было всего 29 лет) «начинающему» московскому поэту Виктору Лунину…

Огурцы в кадушке,
Мысли в голове,
Пёрышки в подушке,
Соловьи в листве.
Пироги в духовке,
Караси в реке,
Сапоги в кладовке,
Деньги в кошельке.
Земляника в поле,
Дырочки в свирели,
Все ребята в школе,
Ну а я в постели.

Павел Нилин. Рассказ «Дурь»

… Хотя хотелось мне спросить другое — для чего же она ночью позвала к себе этого крашеного козла Костюкова, что у неё за интерес, кроме его гитары, был в нём? И как надо понимать это слово — эмоция? Но ничего больше я не спросил, потому что боялся, что не смогу сдержать себя и рассвирепею так, что начну её душить тут же, в коридоре, или, напротив, вдруг заплачу навзрыд, как женщина…

… Бедная Танюшка интуитивно возвысилась до понимания того, чего не в состоянии был понять простодушный Николай: она была его Половинкой, и в её представлении то, на чём он настоял в суде, являлось величайшим преступлением перед её и перед его собственными душами, отныне разорванными пополам. Именно эту ослепительную мысль она и попыталась донести до его сознания своим бесхитростным парадоксом: «Беспутная, но честная и чистенькая»…

… А что же я сама? А сама я, вопреки очевидному, хотела оправдать Танюшку Фешеву, привести её в соответствие с цветаевскими стихами. И до сих пор хочу, сколько б я не слышала иных мнений. Молодое, красивое животное, живущее инстинктами? Пожалуй, да. А кто помог ей, что называется, обрести душу? О родителях в рассказе ни слова — их не было на вечеринке по случаю возвращения Николая. Сирота? Не исключено…

Даниил Заточник. «Слово»

… Хорошая жена — венец мужу своему и беспечалие, а злая жена — горе лютое и разорение дому. Червь дерево точит, а злая жена дом своего мужа истощает. Лучше в дырявой ладье плыть, нежели злой жене тайны поведать: дырявая ладья одежду замочит, а злая жена всю жизнь мужа своего погубит. Лучше камень бить, нежели злую жену учить; железо переплавишь, а злой жены не научишь…

… Автор всячески старается показать себя в выгодном свете: и молод-де он, и учён, и не думает он исключительно о зарплате, и способен-то он принести работодателю гораздо больше того, что тот в него вложит. Иногда Даниила, что называется, «заносит», и он в отчаянии балансирует буквально на грани шантажа…

Лайош Мештерхази. Роман-эссе «Загадка Прометея»

… И следовать за автором на этом сложном пути, смаковать удивительную смесь логики, парадоксальности, интеллектуальной смелости и эрудиции, — необычайно увлекательное занятие!..

… Ибо, с каким бы пониманием, с каким бы либерализмом (всё же недопустимым!) ни относились мы к сексуальной свободе, к различным в этой области аберрациям — и особенно, когда речь идёт о женщинах, да притом о деле столь давнем, — но то, что сотворила Пасифая, всё-таки есть скотство. С любой точки зрения…

Время освобождения Прометея мы можем установить с точностью буквально до одного года. В самом деле, ведь фигура Геракла возникла не из тонущих в тумане предвечных времён, он жил в чётко определяемый исторический период и принадлежал к поколению, предшествовавшему Троянской войне…

… Человечество поразительно долго, миллионы лет, полагало, что дитя происходит исключительно от женщины, мужчина же не имеет к этому никакого, ни малейшего отношения. Научные гипотезы относительно причин беременности то и дело сменяли друг друга…

… Ведь Зевс соблазнил мою прапрабабушку Данаю, явившись ей в виде золотого дождя. У них родился сын Персей. У Персея был сын Электрион, а дочь Электриона Алкмена, моя матушка, вышла замуж за внука Персея же — Амфитриона. В образе Амфитриона Зевс и соблазнил её (кстати сказать, собственную правнучку). Словом, сударь мой, скажу откровенно — мы же тут все мужчины, — я и сам не монах, но то, что творит иной раз Зевс…

… Что же до недавно созданной и похваляющейся несколькими победами армии, то в конечном счёте она сильна была только разглагольствованиями да угрозами: кичилась и точила зубы на всех и вся, твердила, что хетты вконец разложились, изнежились, что Египет всего-навсего папирусный лев, однако выступить активно не могла и она. Так что — хотя ассирийцев побаивались — подлинного международного авторитета у них не было…

… Никогда не следует убеждать царей, что обида, им нанесённая, не столь уж и велика. От таких доводов избави боже! Нет, нужно всячески подчёркивать обиду, доказывать, что она огромна, неслыханна, вопиюща. И только после этого воззвать к мудрости царя, его великодушию, подлинному величию и так далее и тому подобное. Такая метода применима также по отношению к начальникам, учителям, милиционерам, к любому чиновнику…

… В довершение всего он много и с воодушевлением говорил о своих планах, как это вообще свойственно людям, одержимым мыслью о собственном призвании, и в такие минуты лицо его, даже будь оно некрасиво — а это было вовсе не так! — становилось прекрасным. (Вот когда Ипполита чувствовала, должно быть, что имело смысл покинуть амазонское царство, что хорошо родить этому мужчине ребёнка)…

… Что означает его сила, терпение, бессребреничество, бесстрастная ирония, которую Креонту хочется сейчас назвать цинизмом?
Осторожнее, престранный химикат этот «цинизм»! Он — словно крепкая кислота в металлическом сосуде. Если металл неблагородный, кислота его разъедает. Если же это золото — лишь смывает с него грязь, и золото сияет ярче прежнего.
Геракл был — золото.
И его сияние чувствовал всякий. Кое-кто не в состоянии был сносить его, например Эврисфей. Но в ком находилось хоть сколько-то того же золота, тот непременно светился в ответ…

… «Будьте добрыми и живите счастливо!» Совершенное, абсолютное пожелание, не правда ли? Но стоит кому-то начать что-то делать во имя этого, как он становится уже не для всех и не абсолютно добрым, да и не приносит тем поголовного и абсолютного счастия.
«Свобода, равенство, братство!» Покуда мы рассуждаем об этом, беседуем, пишем эти слова, они совершенны, абсолютны. Но то, что мы делаем во имя их, уже далеко от абсолюта…

… Слова их были как будто искренни, однако в голосах сквозило некоторое разочарование. Одному небу известно, чего они ждали. Впрочем, понять их можно: ведь человек вправе ждать от бога чего угодно. Ну что стоит богу глотать огонь, плыть по воздуху, вообще делать такое, что человеку и придумать не под силу! Словом, никому из них не пришла в голову простая мысль: а ведь, собственно говоря, чрезвычайно любопытно уже и то, что бог ничего особенного не делает…

… — Я не обладаю искусством провидения, — отвечал ему Прометей. — Боги и сами не ведают, чего пожелают завтра, пути же Ананки неисповедимы. Моё имя «Провидец» не означает, будто я предсказатель. Оно говорит лишь о том, что я способен рассчитать последствия моих поступков. Я умею взвешивать шансы, а не прорицать.
«Dein Mund und Gotes Ohren», — подумал Калхант, разумеется, по-гречески…

… Прометею рассказывали о наиболее животрепещущих, наиболее злободневных проблемах микенской политики. И просили пророчества. А он — мудрец, «промыслитель», «провидец» — анализировал, «рассчитывал» и всё им выкладывал начистоту, как и подобает богу, который любит Человека.
И потому потерпел крах…

… То у одной, то у другой лицо покрывалось бледностью при виде всё новых и новых железных браслетов: «Ну-ну! Этакое дерьмо!.. Могла ли я думать?..» (Слова «этакое дерьмо» — мы-то понимаем, не правда ли? — хотя и завуалированно, относились, по существу, к Прометею. Было бы роковым заблуждением считать столь решительное высказывание косвенной самокритикой!)…

… Собравшиеся переглядывались; кое-кто, не сдержавшись, фыркнул, Калхант же, посинев лицом, закричал неистово:
— Ах, вот оно что! Мы, значит, несовершенны! Вот мы, здесь сидящие, несовершенны! Атрей, отец наш, для тебя, оказывается, несовершенен! Государственный совет — коллективная мудрость великоахейского мира, — по-твоему, несовершенен! Вы слышите это, господа?! Слышите?!
Атрей, однако, почувствовал, что Калхант слишком уж перегибает палку, и поспешил унять его: «Спокойно, спокойно, господа! Вернёмся лучше к порядку дня!»…

… Право же, Тесею было не до девочек, не до похищений. К слову сказать, Елена и не была в то время такой уж маленькой девочкой — ей стукнуло, по моим подсчётам, пятнадцать лет. «Опасный возраст — что у лошадей, что у девиц». Более достоверные источники свидетельствуют: пятнадцатилетняя Елена была не только прекрасная и рано созревшая, но также весьма кокетливая особа; Тиндарей заметил её заигрывания с воспитывавшимся у него во дворце юным родственником и решил срочно отослать дочь из дому…

… Античные авторы дают нам точный портрет Одиссея: он человек храбрый, умный, но бесконечно подлый. Однако со временем эта последняя черта как бы ушла в забвение. По крайней мере у нас, мне кажется, держат в памяти лишь смелые его затеи и умные военные хитрости. А между тем мы могли бы припомнить, как он ежечасно и повсеместно, почти патологически лжёт. Могли бы припомнить, как он труслив, как буквально ползает в ногах у Гекубы, вымаливая себе жизнь, сулит ей всяческие блага, только бы его отпустили; после же бесстыдно забывает все свои обещания…

… Что сказать о тех, кто, будучи ранен на поле боя, хрипло молил о глотке воды и получал «удар милосердия» от «санитарной службы» по ходу возлияний в честь победоносной битвы? Или о тех, кого никто не прикончил милосердно, кто был ещё жив, когда разверзалась над ним волчья пасть и слышалось урчанье в брюхе голодного зверя, чьей пищей он сейчас станет? Как рассказать о тех, что оставили на полях сражений глаз, руку, ногу и потом всю жизнь скитались, бездомные, и повсюду — ради куска хлеба насущного, ради глотка прокисшего вина — горланили под стук клюки своей либо посоха-поводыря о том, какая прекрасная и славная вещь война?..

Леонид Киселев. Стихотворения разных лет

… Этот же поэтический парадокс — ведь написаны эти строки всё-таки по-русски! — приведён даже на официальном сайте президента Украины. Но при этом и завсегдатаи форумов, и сам президент вряд ли смогут процитировать полностью даже хотя бы это одно стихотворение поэта…

На балконе верёвки, как снасти на судне,
И асфальт словно море окрест.
Я возьму простыню и на ней нарисую
Синей синькой Андреевский крест.
Как носильщики, ветры услужливо хлынут,
Паруса затрепещут легко.
К удивленью хозяек, спешащих на рынок,
Задрожит и помчится балкон.

Словно Отечество, или отчество,
Или лёгкий утренний сон,
Я храню своё одиночество,
Мой единственный бастион.
В этом мире легко и прибыльно
Раздарить себя по частям,
Чтоб доверчиво белки прыгали
На колени моим гостям.

Завтра буде світ такий, як завше, —
Білий, жовтий, трохи вороний.
І зависне небо, наче зашморг,
Як і має бути восени.
Сон, мов смерть, настигне на світанку.
І незваний день в останню мить
Забере тебе, як полонянку,
Як у пісні — конями умчить.

Джозефина Тей. Повесть «Дочь времени»

… Прочитав эту книгу, я, кажется, впервые почувствовал, как мало мы знаем даже не об исторических фактах самих по себе, а о тех людях, которые жили давным-давно на той же площадке, что и мы, которые были столь же реальны, как и мы, которые так же любили, страдали, радовались и приходили в отчаяние, теряли детей и близких, совершали массу «глупостей и мелких злодейств», грешили и каялись, убивали и умирали…

… Грант никак не мог отложить в сторону фотографию (его самолюбие было всерьёз задето: принял за судью одного из самых страшных преступников всех времён, не распознал убийцу под благообразной внешностью) и ещё долго упрекал себя за некомпетентность, пока ему не пришло в голову, что принесённая Мартой фотография не что иное, как иллюстрация к очередной исторической загадке.
Но что за тайна связана с Ричардом III?..

… Так утверждает Томас Мор. А кому же ещё верить, как не Томасу Мору? У кого ещё учиться строить наиболее правдоподобную версию, как не у Томаса Мора, лорда-канцлера Англии?
Мать Ричарда, по словам того же Томаса Мора, очень горевала из-за клеветы, обрушенной на неё сыном. Что ж, понятно, подумал Грант.
А вот богослова, брата лорда-мэра, замучили угрызения совести, да так, что он «совсем зачах от переживаний, не прошло и недели». Наверное, его хватил удар, подумал Грант. И неудивительно. Какие же нервы нужны, чтобы вот так встать и солгать всему Лондону?..

… — А я думал три дня и ничего не придумал. Ничего, кроме того, что мальчики были живы, когда Генрих явился в Тауэр и обвинил сторонников короля Ричарда — вдумайтесь, верных сторонников законного короля — в измене. Он засунул в билль все обвинения, которые только смог придумать, и всё же там нет ничего, кроме жестокости и тирании. Нет ничего о принцах.
— Фантастика!
— Факт…

… Несомненно, нападение было спланировано до того, как возник слух об убийстве, однако и подготовить пятнадцать кораблей, вооружить пять тысяч человек — дело долгое. За это время слух о преступлении Ричарда мог и должен был распространиться по всей Англии, стоило лишь ему возникнуть. Почему же противники Ричарда не кричали на всех углах об убийстве, ведь таким образом они перетянули бы на свою сторону немало народу?..

… — Значит, это всё фарс. Надеюсь, и ты это понимаешь. — Марта вновь взялась за цветы. — Никакой трагедии не было. «Да, я знаю, он убил Эдуарда и маленького Ричарда, но всё же в нём есть что-то симпатичное, к тому же с моим ревматизмом мне вредно жить в комнатах, выходящих окнами на север».
Грант рассмеялся, и к нему вернулось хорошее расположение духа.
— Верх абсурда, не правда ли? Больше напоминает жестокий романс, чем холодную историографию. Нет, историки меня просто удивляют. Они совершенно не думают о правдоподобии…

… — Чёрт возьми! — с неожиданной яростью сказал Каррадин. — Будь я на месте Генриха, я бы ни за что не надел эту корону! Ни за что! — Он помолчал. — Знаете, что писали в городе Йорке? Что они записали в своей хронике о сражении, в котором погиб Ричард?
— Нет.
— Они записали: «В сей несчастливый день наш добрый король Ричард был побеждён в бою и убит, отчего наступило в городе великое горевание»…

Фридьеш Каринти. Рассказ «Верните плату за обучение!»

… Более лёгкий вопрос: если продлить бесконечную прямую до пересечения ею орбиты планеты Сириус, вращающейся вокруг Солнца, то она пересечёт её на расстоянии восьми целых и двух сотых миллионов миль. Спрашивается, в каком отношении находится это число к месячному окладу акцизного чиновника, жена которого двадцать пять лет назад сбежала с лейтенантом гусарского полка?..

Юмористическая пьеска «Верните плату за обучение!», которую вы только что прочитали, была в своё время довольно хорошо известна у нас в стране. Судя по интернетовским блогам и форумам, её и теперь ещё помнят и любят, хотя нередко и называют её автором то чеха Карела Чапека, то серба Бранислава Нушича. Наши читатели, конечно, с лёгкостью припомнят юмористический рассказ Чапека «Поэт» и блестящую «Автобиографию» Нушича — эти истинные жемчужины в коллекции мировой юмористической литературы.
Бесспорно, маленькая пьеска «Верните плату за обучение!» находится в одном ряду с ними…

Роберт Рождественский. «Поэма о разных точках зрения»

… Тогда это называлось — вернуться к ленинизму. Дело было, конечно, не в «ленинизме». Да и что, собственно говоря, мы могли тогда знать о настоящем ленинизме… Нет, термин «возврат к ленинизму» означал тогда совсем иное: поиск неких нравственных истоков, поиск смысла человеческой жизни, поиск правды, стремление к доброте и простоте в отношениях между людьми. Казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть — и всё получится. И наступит удивительное время удивительных людей, живущих по совести…

… Нет войны — мы живы.
Есть война — мы живы.
Пусть вокруг оракулы каркают!..
Вы думаете, это работают машины?! —
А это наши челюсти вкалывают!!.
Играйте в ваши выборы, правительства и партии!
Бунтуйте, занимайтесь стихами и ворьём.
Старайтесь, идиотики! На амбразуры падайте!
Выдумывайте, пробуйте! А мы пока пожрём…
Орите! Надрывайтесь! Мы посидим в сторонке.
В тени своих коттеджей, избушек и юрт…
Вы думаете, это грохочут новостройки?!
А это наши челюсти жуют!!.

Александр Проханов. Роман «Чеченский блюз»

… Так получилось, что предисловие к его первой книге — а для настоящего литератора это всегда напутствие (да и само название той книги, «Иду в путь мой», ныне представляется символическим) — взялся написать не кто-нибудь, а Юрий Трифонов, заметивший писательский талант молодого тогда Александра Проханова. Талант этот несомненен. Но что ещё более ценно, без чего и быть не может настоящего писателя, без чего всякий талант — это пустоцвет, так это предельная искренность Проханова. Он знает, о чём он пишет, он знает, что он пишет, он знает, как надо об этом писать, — и он не боится писать об этом…

… И в эту пустоту, как в прорубь, в разлом, в промоину, оторвавшую кусок горы, хлынул рёв. «Аллах акбар! Аллах акбар!» — взревела невидимая толпа. «Аллах акбар!» — откликнулось чёрное низкое небо, уставленная домами земля, заснеженные сплетения деревьев. Будто на площадь, окружая её кольцом, рвануло тёмное плотное толпище. Грозно выдыхало: «Аллах акбар!» Этот рёв напоминал паденье огромных листов железа. Клокотанье стадиона, наполненного страстью и ненавистью. Клик ударил в застолье, опрокинул укреплённый на тонкой оси неустойчивый мир, перевернул его вверх дном…

… Он ненавидел зал, переполненный веселящимися, ничтожными, бездарными людьми, зависящими от его богатства и воли. Ненавидел пошлую ёлку, украшенную кренделями и русалками. Ненавидел метрдотеля, вороватого, лживого, принявшего личину благородного английского лорда. Ненавидел своё застолье, в котором несколько беспомощных, бесталанно играющих свои роли гостей нетерпеливо ждали его возвращения…

… Он понимал, что это первые его выстрелы, за которыми скоро последуют другие. Опасность, грозящая их жизням, стремительно приближается. И не время переживать и раздумывать, а следует сохранять все душевные силы, направляя их в неизбежный бой. И всё-таки изумление оставалось — тот человек, что лежал на снегу лицом вниз, был подстрелен им, Кудрявцевым…

… Они сблизились. Остановились. Кудрявцев почувствовал бесшумный удар его ненависти, которая была столь сильна, что вызвала колебание и вибрацию воздуха, надавила ему на лоб и глаза. И ответом была ненависть, словно в груди у Кудрявцева зажёгся чёрно-красный фонарь, рубиновый генератор ненависти, и лазерный луч жгуче черкнул бронзовый лоб Исмаила…

… Он никогда не поймёт, что движет этой молодой привлекательной женщиной, которая вечером прострелит голову своему соотечественнику, улетит в Чечню и там, среди развалин, надев шерстяные, облегающие пальцы перчатки, станет терпеливо ждать, когда покажется в отдалении зазевавшийся русский солдатик, неся в руках котелок, или офицер, прижав к глазам окуляр, и тогда точными выстрелами она отправит их на тот свет…

… Преданные генералами, проданные политиками, оплёванные «правозащитниками», они погибли всё же не за генералов и политиков — да и кто потом вспомнит об этих политиках? Солдаты России погибли за что-то неизмеримо более важное, за что-то неуловимое, но великое, что, собственно, и делает страну страной, а не просто населённой территорией. Вечная им память.

Сергей Аверкиев. Рассказ «Циник»

… Я начал раздевать её уже при первой нашей встрече. Разумеется, только глазами. Дело было на кладбище, у свежей могилы её скоропостижно скончавшегося мужа. Я с ним не был даже знаком, и оказался я тогда на кладбище, движимый чувством сострадания и по какому-то странному стечению обстоятельств…

… У Мариенгофа за шизофреническими поступками его героев стоит, если хотите, шизофрения их времени. У Аверкиева… кто знает: не является ли и его герой типичным продуктом нашего, тоже ведь не слишком уравновешенного, времени…

Джеймс Олдридж. Рассказ «Последний дюйм»

… Так он и остался ни с чем, если не считать равнодушной жены, которой он не был нужен, да десятилетнего сына, родившегося слишком поздно и, как понимал в глубине души Бен, чужого им обоим — одинокого, неприкаянного ребёнка, который в десять лет чувствовал, что мать им не интересуется, а отец — посторонний человек, резкий и немногословный, не знающий, о чём с ним говорить в те редкие минуты, когда они бывали вместе…

… Рассказ Олдриджа пронизан именно этим настроением несомненно. Две индивидуальности, связанные кровным родством, но разделённые всё той же незримой перегородкой, и нет гарантии, что в дальнейшем что-то изменится в их отношениях…

Кирилл Ковальджи

… В Москве по соседству два памятника — Пушкину и Маяковскому. Не раз нам придётся осмысливать это соседство, этот путь…

… Я шёл к тебе вдвое, втрое больше времени, чем ты живёшь на земле, я обошёл море длиною в жизнь, я не позволил себе умереть, не увидев тебя, но сейчас у меня ничего не осталось, кроме песни, она поманила тебя ко мне, и до тебя рукой подать, и этот последний шаг ты должна сделать сама, иначе твоя дикая молодость, твои резвые ноги прочь тебя унесут, и я закричу, и мой крик заставит тебя содрогнуться и убежать ещё дальше…

Палома. Избранные статьи

… «Критики, как правило, не вставляют меня (мои стихи) в контекст», — заметил как-то Кирилл Ковальджи. Я, кажется, понимаю, почему. Именно из-за его разносторонности и непринадлежности ни к какому течению. Критики любят схемы и то, что на поверхности. И если пишут о приверженце определённого стиля, то иллюстрируют, вставляют в контекст тех, чьё имя так же связано в сознании литературной и читательской общественности с этим определённым стилем…
У читателей своя иерархия, им безразличен этот литературоведческий улей, в котором критики рассаживают литераторов по ячейкам в порядке, известном им одним…

… Там же значится, что Оксана Андреевна — народная артистка СССР. Но не было у неё этого официального звания — за год до смерти она стала-таки народной артисткой, но только лишь Украины. Впрочем, Оксана Петрусенко, по той любви и восхищению, которое вызывало её искусство, — поистине народная артистка всего Союза. Так что считать большой ошибкой эту надпись на памятнике всё же не стоит…

… Ты не годишься в адвокаты. Ты представляешь Марютку хладнокровным убийцей, которой всё равно в кого стрелять — её просто учили убивать. А ведь она стреляет только во врагов, которых искренне ненавидит. Ведь она не убийца. Вот чтобы выстрелить, она должна ненавидеть. С твоей же аргументацией её осудит любой суд присяжных. А вот мне её и правда жалко, и это я её отчасти оправдываю…

… На стыке трёх областей Украины — Сумской, Полтавской и Харьковской — в Краснокутском районе Харьковской области расположено село Пархомовка.
А в этом селе — «самодеятельный» музей, известный всему художественному миру. В музейной коллекции находится около шести тысяч экспонатов — подлинники Рериха, Врубеля, Пикассо, Ван Дейка, Бенуа, Кипренского, Левитана…

… Мне кажется, что Пушкин перед женитьбой «изживал» в себе эту многолетнюю тягостную страсть и решился опубликовать два стихотворения — наше «загадочное» «EW» и «Заклинание» (оба помечены только числом и месяцем, без года!), «отдать» их читателям и таким образом избавиться от наваждения, но… не решился. И тогда в перебеленном списке появляется цикл из трёх стихотворений, посвящённых соответственно Каролине Собаньской (наиболее «нейтральное» и условное «Заклинание», по выражению Н. В. Измайлова), Елизавете Воронцовой («Прощание») и Амалии Ризнич («Для берегов отчизны дальной») — трём «одесситкам»…

… Да, никто никого не понимает, что бы люди ни воображали, что бы ни говорили, что бы ни предпринимали. Разве знает земля, что творится вон там, на звёздах, огненным зерном разметанных по вселенной, таких далёких, что до нас доходит сияние только немногих из них, меж тем как несметные полчища остальных затеряны в беспредельности, и таких близких между собой, что, быть может, они лишь части одного целого, молекулы одного тела?
И вот, человек столько же знает о том, что творится в другом человеке. Мы дальше друг от друга, чем от небесных светил, а главное, больше разобщены, потому что мысль непостижима…

… Идею объединить в одной публикации отрывок из романа Михаила Бутова «Свобода» и «Муху» Бродского мне подсказал Борис Лукьянчук, упомянув о стихотворении.
— Одинокий, запутавшийся человек, с раздраем в душе, спрятавшийся от себе подобных… Какая тяга к любви, к жалости, к пониманию… к взаимопониманию с, казалось бы, простым набором клеток.
— Конечно, нет ничего страшнее одиночества. На эту тему есть рассказ у Франца Кафки «Блумфельд, пожилой холостяк»… А у Бродского есть стихотворение «Муха»…

Владимир Солоухин. Повесть «Приговор»

… А если приговор объявлен человеку, ближе которого для тебя нет на свете? Что чувствует он, о чём думает? Что делать, кроме того, что молиться об отсрочке? Успокаивать? Не давать думать о неизбежности? Сожалеть о том, что нельзя разделить остаток дней пополам? А твоё здоровье при этом — такое непозволительно крепкое, непозволительно дерзкое…

… Когда я… Важно, что протеста против приговора я в себе не услышал. Да и бессмысленно было бы обжаловать, хотя бы и перед самим собой, то, что обжалованию не подлежит. Не будешь ведь кричать: «Я хороший, я добрый, я нужный, я талантливый, наконец!» Нет, не будешь кричать…

О поэме Ильи Сельвинского «Алиса»

… Слишком уж много литературного, театрального в истории «Алисы». Все свидетельства очевидцев написаны гораздо позже, вслед событиям, и тоже есть в них что-то эдакое, к реальности мало относящееся, а скорее, к той же самой литературе. Попробуем выстроить логическую цепочку из полученной информации…

… Где-то в Польше родился ребёнок:
Девочка со льдистыми глазами.
Я увидел их и содрогнулся:
Арктика сквозь мили, сквозь туманы
Вырубила деву изо льда…

… Листая томик стихов Сельвинского, я вдруг увидел знакомое сочетание букв — Алиса. И подзаглавие: «Из рукописей моего друга, пожелавшего остаться неизвестным». Сами по себе ничего не говорили слова, в том числе и заглавное слово, но особым чувством я сразу всё осознал и понял…

… Должен сказать, что Алиция неоднократно приезжала в Москву. В первый раз она появилась, кажется, в 1961 году. Встречалась со мной, с Солоухиным, но с Сельвинским видеться не захотела. То ли потому, что изменилась за эти десять лет (потолстела, что при её небольшом росте было весьма заметно) и желала остаться в памяти поэта той, что была; то ли потому, что он в свою пору не заступился за неё, а она верила в его возможности, в авторитет видного советского писателя…

… Долг платежом красен — однажды в семидесятых годах я за столиком в ЦДЛ прочитал ему наизусть два его стихотворения, запавшие мне в память с литинститутской поры. Он обрадованно изумился. Во-первых, они не печатались, а во-вторых, он их… забыл. Пользуюсь случаем, чтобы вернуть их читателям (воспроизвожу, разумеется, по памяти)…

Стефания Гродзеньска. Рассказы

Был праздник. Я сидела дома и смотрела в окно. Все куда-то спешили, все нарядно одетые, умытые, возбуждённые, с необычными выражениями на лицах. Каждый торопился на какую-то встречу, и только я в одиночестве смотрела прямо перед собой и не ожидала ничего…

… Он меня видит. Всякий раз заново, я убеждаюсь в этом болезненным для меня образом: когда я протягиваю к нему руку, то он с омерзением убегает. Девять лет я протягиваю к нему руку самым мягким, самым тихим из жестов — в надежде, что однажды он приблизится и доверчиво ткнётся в мои пальцы своим мокрым ротиком…

… Палку я постаралась не перегибать. Уже несколько минут спустя я распрощалась с ними, выразив надежду продолжить то, что я бесстыдно назвала «столь приятным знакомством». И одиноко побрела за брынзой, давясь по пути твердеющими в горле слезами…

… Минута волнения: С. дом. 29-62-80, раб. 26-02-03. Боже мой, как давно он уже не С. Теперь он может фигурировать лишь как Крабишевский 26-02-03. Подумать только: уж всё быльём поросло, а здесь он ещё С. Эх, жизнь, бедная наша жизнь… Но как всё-таки зовётся та, от чулок?..

… Или вот дам себе слово с завтрашнего дня регулярно учить три языка, делать по утрам зарядку у открытого окна, прочитать все те хорошие книги, от которых меня всегда тошнило, спать ложиться в десять часов, на всё иметь время и при всём при этом ещё и прекрасно выглядеть…

… Он начал говорить мне о бессмысленности, я отвечала ему о безнадежности, он говорил мне о том, что мир куда-то катится, а я ему об отчуждённости, и вот так, слово за слово, мы и нашли общий язык. Тем более что я жила одна…

… Фальшиво звучат в доме одинокого голоса живых — голоса, записанные когда-то, а потом оставленные их владельцами в коробочке с плёнкой и позабытые ими. Настоящими являются только голоса умерших исполнителей, потому что умершие исполнители, если где и находятся, то именно тут, в жилище одинокого…

… В один прекрасный день он приходит, приносит мне гвоздичку из цветочного магазина, очень элегантную, с ленточкой и в целлофане — он, который никогда мне ничего не приносил. Садится и говорит — «я счастлив, никто и никогда не был таким счастливым, ты хотела видеть меня счастливым, так смотри». Я ему на это «ну, наконец», и ничего больше сказать не смогла, ну говорю же тебе — ничего, меня всю трясло: я победила, он счастлив, всё было не зря, всё было не зря…

… Вот так она и ушла от нас: одинокий голос саксофона над старым варшавским кладбищем, да прощальные аплодисменты тех, кто её любил…

Булат Окуджава. Рассказы разных лет

… Вообще, воспоминания всегда занимали в творчестве Окуджавы особое место. Я имею в виду его короткие прозаические произведения: рассказы или так называемые «анекдоты» — моментальные, «со вспышкой», фотографии иногда совсем, казалось бы, мелких, пустых, незначительных событий его жизни…

… Должен вам сказать, что мысль о диссертации пришла мне в голову именно в этот трагический момент. Раньше я об этом почему-то не думал. Я посмотрел на моих собеседников с торжеством, но они не отказались от своего намерения. Да я, кричал я, готовил себя к научной работе, а не к учительствованию! Вы понимаете, что вы мне предлагаете? Да мы, кричали они с благоговением, всё понимаем! Мы ведь не в какую-нибудь обыкновенную школу вас направляем!..

… «Надо бежать, — подумал я, утирая холодный пот, — то есть даже не бежать, а выйти из машины и спокойно уйти… Гуляйте сами…»
Молодая женщина сидела в машине рядом. В полутьме она казалась прекрасной. Надо ведь что-то сказать ей полушёпотом, взять за руку, чтобы она оттаяла. У неё тоже трудное положение: кто я, зачем?.. Я прикоснулся к руке Тамары, она её отвела. Такси остановилось у ресторана. Толпы не было. С неба сыпалась какая-то гадость. Я расплатился почти всем, что у меня было. Осталась ерунда на бутылку самого дешёвого сухого. Хоть бы нас не впустили!..

… Никто обо мне ничего не знает. Все, словно в бане, равны. Были бы деньги. Теперь я не люблю вокзальные рестораны. Теперь уже нет необходимости самоутверждаться, стараться выглядеть и тому подобное. А тогда, хоть и было так же: и вонь, и суета, и подвыпивший швейцар у дверей, но воспринималось, как карнавал… И сквозь раскрытую дверь виден был на стене в клубах табачного дыма привычный портрет генералиссимуса. Он стоял посреди нескончаемой равнины, ранним утром, и смотрел вдаль поверх наших голов…

… Я положил на пол кусочек печенья. Она его с аппетитом погрызла, утерлась лапкой и вновь уставилась на экран.
Прошёл месяц. Чего только не испробовала она, чем только не лакомилась: и печеньем, и салом, и колбаской… Я привык к ней, мало того — привязался. Теперь было бы странно смотреть телевизор в прежнем одиночестве. Не знаю, чем она занималась днём, но вечером зажигался экран — и она тотчас усаживалась перед ним. Мне было хорошо…

… У поэта соперников нету
ни на улице и ни в судьбе.
И когда он кричит всему свету,
это он не о вас — о себе…