«Я обнимаю всех живых
и плачу над умершими…»
Я обнимаю всех живых
и плачу над умершими,
но вижу замершими их,
глаза их чуть померкшими.
Их души вечные летят
над злом и над соблазнами.
Я верю, что они следят,
как плачем мы и празднуем.
(Булат Окуджава, 1997)
Я долго думал, с чем можно было бы сравнить произведения Булата Окуджавы, написанные им в последние годы или даже месяцы его жизни. Не оставляло чувство, что я уже видел это — стихи того же уровня, той же боли, того же спокойствия и примерно того же стиля. Ну, конечно же! Поздний Маршак. «Как призрачно моё существованье! // А дальше что? А дальше — ничего… // Забудет тело имя и прозванье, — // Не существо, а только вещество».
Поздние стихотворения Булата Окуджавы разительно отличаются от того, что было написано им ранее. Прежде всего, в них он — совершенно один, наедине со своими мыслями, воспоминаниями. Его сердце уже не живёт в будущем, он пишет с чётким осознанием неизбежного, со спокойной грустью бесконечно уставшего человека. И вот что бросается в глаза: думая о пережитом, как бы подводя итоги, Окуджава вспоминает в своих последних стихах Агнешку Осецку. Вспоминает чаще, чем кого бы то ни было ещё.
В далёком 1966 году он написал такие строки:
… Прошу у вас прощенья за раннее прощанье, за долгое молчанье, за поздние слова… Нам время подарило пустые обещанья. От них у нас, Агнешка, кружится голова. Над Краковом убитый трубач трубит бессменно, любовь его безмерна, сигнал тревоги чист. Мы — школьники, Агнешка, и скоро перемена, и чья-то радиола наигрывает твист.
В 1996 году никакой надежды уже нет. Агнешка Осецка медленно умирает от рака. Она умрёт 7 марта следующего, 1997, года. Через три месяца, 12 июня, не станет и Окуджавы. И вот в 1996 году он снова обращается к ней:
Поверь мне, Агнешка, грядут перемены… Так я написал тебе в прежние дни. Я знал и тогда, что они непременны, лишь ручку свою ты до них дотяни. А если не так, для чего ж мы сгораем? Так, значит, свершится всё то, что хотим? Да, всё совершится, чего мы желаем, оно совершится, да мы улетим.
Об Агнешке Осецкой и о том, что она значила для Окуджавы, мы уже упоминали ранее — в середине и в конце февраля, а также в мае. Прочтите ещё и это стихотворение 1996 года:
Украшение жизни моей: засыпающих птиц перепалка, роза, сумерки, шелест ветвей и аллеи Саксонского парка. И не горечь за прошлые дни, за нехватку любови и ласки… Всё уходит: и боль, и огни, и недолгий мой полдень варшавский.
Свой «недолгий варшавский полдень» 60-х годов Окуджава спустя 30 лет вспоминает в одном ряду с болью, с нехваткой любви и ласки, с горечью за безвозвратно ушедшее прошлое…
Вообще, воспоминания всегда занимали в творчестве Окуджавы особое место. Я имею в виду его короткие прозаические произведения: рассказы или так называемые «анекдоты» — моментальные, «со вспышкой», фотографии иногда совсем, казалось бы, мелких, пустых, незначительных событий его жизни.
Собственно говоря, так оно и есть: события внешне совсем незначительные. Помню, лет 30 назад я прочитал в журнальном варианте один из таких рассказов — «Отдельные неудачи среди сплошных удач». Ну, вот о чём Окуджава там вспоминает? Как два молодых человека, изображая из себя, пользуясь современным языком, «крутых», пытаются, словно большие, познакомиться с девушками и провести с ними приятный вечерок. Попытка получается не слишком-то удачной. Вот вам и весь сюжет.
А ведь запомнился рассказ! Отложился и в душе, и в памяти. А почему? Да потому, что написан он в таком знакомом, в таком узнаваемом по его песням и историческим романам «окуджавском» стиле: никакой дидактики, а лишь создать атмосферу, перенести читателя или слушателя во времени, вызвать у него собственные воспоминания, исподволь заставить его домысливать из его же собственного опыта, затронуть в душе какие-то невидимые струны и только настроить их, словно по камертону. Литературный импрессионизм.
Помимо этого рассказа, написанного в 1978 году, посмотрите ещё рассказы-воспоминания «Частная жизнь Александра Пушкина» (1976 год) и «Искусство кройки и житья» (1985 год). Собственно, подобных рассказов у Окуджавы существует гораздо больше, но мы решили ограничиться этими, не включив в подборку, например, его воспоминания, относящиеся к периоду войны. Вместо них — вот это его стихотворение 1996 года, которое само по себе говорит о многом:
Что было, то было. Минувшее не оживает, Ничто ничего никуда никого не зовёт… И немец, застреленный Лёнькой, в раю проживает, и Лёнька, застреленный немцем, в соседях живёт. Что было, то было. Не нужно им славы и денег. По кущам и рощам гуляют они налегке. То пёрышки белые чистят, то яблочко делят, то сладкие речи на райском ведут языке. Что было, то было, И я по окопам полазил и всласть пострелял по живым — всё одно к одному. Убил ли кого? Или вдруг поспешил и промазал?.. …А справиться негде. И надо решать самому.
Да. А ведь это так важно решить, когда ты остаёшься один на один с вечностью, в свои последние месяцы на этой земле, — есть на твоих руках кровь или нет, есть на твоей душе грех или нет. И некому помочь, а решать надо. Самому.
От «Песенки о Лёньке Королёве» (1957 год), через «Песенку о пехоте» (1961 год), через «Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал…» (1987 год) — вот к такому ослепительному осознанию непостижимости, иррациональности войны. Как тут не вспомнить ту же самую эволюцию в душе Льва Толстого: «…И началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, …грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберёт летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления»…
Неизвестно почему, но вот вспоминается в этой связи миниатюра «Мышка» из серии мини-рассказов под общим заголовком «Автобиографические анекдоты», которые были напечатаны в журнале «Новый мир» в начале 1997 года и которые, по-видимому, являются последней опубликованной при жизни Окуджавы его прозой. Удивительной силы рассказ о взаимной симпатии человека и простой серой мышки — в сущности, стихотворение в прозе. Достучатся ли подобные произведения до читательских сердец, найдут ли отклик в душах? В 1997 году, в последние свои месяцы, Окуджава едва ли заблуждался на этот счет:
Через два поколения выйдут на свет люди, которых сегодня нет. Им будут странными страхи мои, искажённый овал моего лица. Ниточка неразделённой любви вонзится пулею в их сердца. Им будет робость моя чужда, они раскованней будут и злей… Зависть, ненависть и вражда взойдут над просторами их полей.
Всего в «Автобиографических анекдотах» — 12 миниатюр, но вашему вниманию предлагается, помимо «Мышки», ещё только четыре маленьких рассказа из этой серии.
Эту заметку о стихах последнего года жизни Булата Окуджавы и о его рассказах-воспоминаниях я хотел бы закончить вот этим небольшим стихотворением:
* * * Что им нужно для комфорта? Тряпочки любого сорта, стёклышки и камешки, и реечки. Куклы, куколки, куклёнки, кто во фраке, кто в дублёнке, а кто — просто в старой телогреечке. Мы от жадности сгораем, мы в политику играем, мы больны банальным вожделением. А у них — покой прекрасный, и к добру они пристрастны, и на нас взирают с сожалением. 2 мая 1997
Оно было написано Окуджавой всего за сорок дней до смерти. И хотя в нём говорится вроде и бы о куклах, но оно — вовсе даже не о куклах…
Валентин Антонов, июнь 2006 года