Кто не слышaл мелодии этой песенки?
Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! Ах, мой милый Августин, Всё прошло, всё…
Кто не слышал — послушайте, а кто слышал — вспомните!
Жил-был бедный принц. Королевство у него было совсем маленькое, но какое-никакое, а всё же королевство, — хоть женись, и вот жениться-то он как раз и хотел.
Оно, конечно, дерзко было взять да спросить дочь императора: «Пойдёшь за меня?». Но он осмелился. Имя у него было известное на весь свет, и сотни принцесс сказали бы ему спасибо, но вот что ответит императорская дочь?
А вот послушаем.
На могиле отца принца рос розовый куст, да какой красивый! Цвёл он только раз в пять лет, и распускалась на нём одна-единственная роза. Зато сладок был её аромат, понюхаешь — и сразу забудутся все твои горести и заботы. А ещё был у принца соловей, и пел он так, будто в горлышке у него были собраны все самые чудесные напевы на свете. Вот и решил принц подарить принцессе розу и соловья. Положили их в большие серебряные ларцы и отослали ей.
Четыре года спустя после того ночного эпизода, о котором глухо сообщалось в заметке «Свой мир бескрайный поставив центром бытия…», я всё-таки вернулся в аспирантуру. И, разумеется, немедленно получил назначение в студенческий стройотряд. В качестве комиссара мне был придан славный такой паренёк, твёрдый коммунист и большой поклонник группы «АББА». С удовольствием вспоминаю теперь и его, и всех ребят, и то лето под городом Мценском, в почти тургеневских местах.
Война прокатилась там дважды: туда и сюда. Было ещё терпимо, когда лопаты ребят выбрасывали на поверхность груды старых винтовочных патронов. Но когда то и дело стали появляться и старые гранаты, работы пришлось срочно остановить и пригласить для консультации сапёров…
Конечно, я являл собой яркий пример типично номенклатурного назначенца и разбирался в строительстве примерно так же хорошо, как в разведении кур или в выращивании брюквы (помните, из Марка Твена: «Потрясите вашу бабушку! Брюква не растёт на дереве!»). С тем большим любопытством я прислушивался к профессиональным разговорам настоящих строителей. А они весьма часто и всегда с задумчивым видом обсуждали между собой вопрос о возможности использования на земляных работах некоего «августина», жестами и взглядами указывая при этом на жуткую конструкцию, лично мне отдалённо напоминавшую жирафа. Полностью сознавая свою некомпетентность, я так и пребывал в искренней уверенности, что пресловутый «августин» — это и есть название того загадочного агрегата с длинной шеей. Пребывал до тех пор, пока не узнал случайно, что водителя агрегата зовут столь редким в наших краях именем — Августин…
Повелел император принести ларцы к себе в большой зал — принцесса играла там в гости со своими фрейлинами, ведь других-то дел у неё не было. Увидела принцесса ларцы с подарками, захлопала в ладоши от радости.
— Ах, если б тут была маленькая киска! — сказала она. Но появилась чудесная роза.
— Ах, как мило сделано! — в голос сказали фрейлины.
— Мало сказать мило, — отозвался император, — прямо-таки недурно!
Только принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.
— Фи, папа! — сказала она. — Она не искусственная, она настоящая.
— Фи! — в голос повторили придворные. — Настоящая!
— Погодим сердиться! Посмотрим сначала, что в другом ларце! — сказал император.
«Чем, собственно, славится индийская культура?» — прямо в лоб спросил однажды Высоцкий. «Каких ещё августинов я знаю, помимо того иррационального агрегата?» — в тон ему спрошу я сам себя.
Ах, да! Мексиканский император… Высоко же меня занесло. Но если так, то…
Блаженный Августин! Помните несостоявшуюся дуэль д'Артаньяна с Арамисом? Возле заброшенного монастыря Дешо, что на пустыре?..
Надушенный платочек с вышитым гербом графини де Буа-Траси — помните?..
— Я дерусь из-за несогласия по одному богословскому вопросу, — сказал Арамис, делая знак д'Артаньяну, чтобы тот скрыл истинную причину дуэли.
Атос заметил, что по губам гасконца снова скользнула улыбка.
— Неужели? — переспросил Атос.
— Да, одно место из блаженного Августина, по поводу которого мы не сошлись во мнениях, — сказал д'Артаньян.
«Он, бесспорно, умён», — подумал Атос…
Интересно, какое такое «одно место» из блаженного Августина имел в виду д'Артаньян? Уж не это ли: «Нет великой заслуги в том, чтобы жить долго, ни даже в том, чтобы жить вечно; но велика заслуга того, кто живёт добродетельно»? Хм… добродетельно… Нет! Боюсь, что такой Августин — для нашей песенки уж слишком блаженный!
И вот выпорхнул из ларца соловей и запел так дивно, что поначалу не к чему и придраться было.
— Superbe! Charmant! — сказали фрейлины; все они болтали по-французски одна хуже другой.
— Эта птица так напоминает мне органчик покойной императрицы! — сказал один старый придворный. — Да, да, и звук тот же, и манера!
— Да! — сказал император и заплакал, как ребёнок.
— Надеюсь, птица не настоящая? — спросила принцесса.
— Настоящая! — ответили посланцы, доставившие подарки.
— Ну так пусть летит, — сказала принцесса и наотрез отказалась принять принца.
Во многих городах Европы стоят «чумные столбы». Стоят они в исторических центрах и Праги, и Кутной Горы, и Вены… Каждый год смотрят на них с почтительным непониманием глаза миллионов праздных туристов, а они стоят себе — эти безмолвные памятники миллионам несчастных жертв «чёрной смерти».
Современная Европа, можно сказать, выросла из чумы и вопреки ей. Чума в средние века была для европейцев едва ли не столь же привычна, как теперь грипп. Она не щадила ни богатых и ни бедных, ни басурман и ни крестоносцев, ни смердов и ни королей, ни трусов и ни героев, ни стариков и ни младенцев, ни распутников и ни праведников. X век, XI век, XII, XIII, XIV века…
Чумной столб в центре Вены, который вы видите на фотографии, поставлен в память о Великой бубонной чуме 1679/80 года. Фантазия нескольких художников сотворила из обычного столба нечто невообразимое, аллегорически показав отчаянную борьбу с чумой, закончившуюся полной победой: в итоге красавец Амур с омерзением оттесняет перепуганную (и почему-то голую) Мегеру в ад.
Только принц не унывал; вымазал лицо чёрной и бурой краской, нахлобучил на глаза шапку и постучался в дверь.
— Здравствуйте, император! — сказал он. — Не найдётся ли у вас во дворце местечка для меня?
— Много вас тут ходит да ищет! — отвечал император. — Впрочем, постой, мне нужен свинопас! У нас пропасть свиней!
Так и определили принца свинопасом его величества и убогую каморку рядом со свинарником отвели, и там он должен был жить. Ну вот, просидел он целый день за работой и к вечеру сделал чудесный маленький горшочек. Весь увешан бубенцами горшочек, и когда в нём что нибудь варится, бубенцы вызванивают старинную песенку:
Ах, мой милый Августин, Всё прошло, прошло, прошло!
Но только самое занятное в горшочке то, что если подержать над ним в пару палец — сейчас можно узнать, что у кого готовится в городе. Слов нет, это было почище, чем роза.
На старинной гравюре слева вы видите венскую чумную больницу как раз во времена той страшной эпидемии 1679/80 года.
Смертность от чумы достигает 95 %, так что больница отнюдь не выглядит переполненной. Люди умирали и в домах, и прямо на улицах, а специальные похоронные бригады занимались тем, что собирали трупы и вывозили за город, где сбрасывали их в общие ямы — потом эти ямы кое-как, наскоро, присыпались землёй.
Венская эпидемия 1679/80 года унесла не менее 75 тысяч жизней. Но даже это совсем не рекорд. Например, в лондонской эпидемии, случившейся пятнадцатью годами ранее, погибло примерно 100 тысяч человек, а в Праге во время эпидемии 1681 года — около 83 тысяч. Та чумная волна, одна из последних в Европе, собрала обильную жатву и в немецких землях, а также во Франции.
Вот раз прогуливается принцесса со всеми фрейлинами и вдруг слышит мелодию, что вызванивали бубенцы. Стала она на месте, а сама так вся и сияет, потому что она тоже умела наигрывать. «Ах, мой милый Августин» — только эту мелодию и только одним пальцем.
— Ах, ведь и я это могу! — сказала она. — Свинопас-то у нас, должно быть, образованный. Послушайте, пусть кто-нибудь пойдёт и спросит, что стоит этот инструмент.
И вот одной из фрейлин пришлось пройти к свинопасу, только она надела для этого деревянные башмаки.
— Что возьмёшь за горшочек? — спросила она.
— Десять поцелуев принцессы! — отвечал свинопас.
— Господи помилуй!
— Да уж никак не меньше! — отвечал свинопас.
— Ну, что он сказал? — спросила принцесса.
— Это и выговорить-то невозможно! — отвечала фрейлина. — Это ужасно!
— Так шепни на ухо!
И фрейлина шепнула принцессе.
И вот именно тогда, во второй половине XVII века, и проживал в Вене человек по имени Августин. Сей радостный факт известен нам, как это нередко бывает, благодаря факту весьма нерадостному: в городских похоронных анналах за 1685 год есть упоминание о смерти некоего Августина Н.
Молва гласит, что Августин отличался большим жизнелюбием и довольно сильным пристрастием к спиртным напиткам. Вероятно, поэтому был он кем-то вроде барда — в современной интерпретации этого термина. С пониманием относясь к первой части (до точки с запятой) приведённых выше размышлений своего блаженного тёзки, он едва ли вполне разделял заключительную мысль его фразы. Короче говоря, жителям Вены того времени Августин, без сомнения, запомнился бы надолго и сам по себе.
Надолго — это да, но вот обессмертить его имя смог всего лишь один уникальный медицинский эксперимент, поставленный Августином в годину Великой чумной эпидемии 1679/80 года.
Согласно легенде, дело обстояло следующим образом. Среди дикого разгула Смерти, царившей в городе, наш милый Августин, наплевав на всё, словно бы торопился взять своё, ежедневно напиваясь до бесчувственного состояния. И уж само собой разумеется, это не могло не закончиться так, как закончилось: однажды его просто приняли за очередную жертву чумы, вывезли к ближайшему братскому захоронению и сбросили в общую яму, для порядка слегка присыпав землей…
Проведя в таком жутком соседстве довольно продолжительное время, он очнулся, «от стужи дрожа», и с грехом пополам (то есть, с ужасными проклятиями) выбрался наружу.
Случилось чудо: наш милый Августин не только не заболел чумой, но даже и не простудился, продемонстрировав тем самым верный способ победить саму Смерть.
— Какой невежа! — сказала принцесса и пошла дальше, да не успела сделать и несколько шагов, как бубенцы опять зазвенели так славно:
Ах, мой милый Августин, Всё прошло, прошло, прошло!
— Послушай, — сказала принцесса, — поди спроси, может, он согласится на десять поцелуев моих фрейлин?
— Нет, спасибо! — отвечал свинопас. — Десять поцелуев принцессы, или горшочек останется у меня.
— Какая скука! — сказала принцесса.— Ну, станьте вокруг меня, чтобы никто не видел!
Загородили фрейлины принцессу, растопырили юбки, и свинопас получил десять поцелуев принцессы, а принцесса — горшочек.
Жители Вены, благодарные Августину за столь своевременное указание совершенно недвусмысленного рецепта избавления от чумы и проявленные им в ходе эксперимента мужество и героизм, накрепко связали его имя с незатейливой, но такой милой народной песенкой, приписав ему авторство, по крайней мере, слов:
 |
Ach, du lieber Augustin,
Augustin, Augustin,
Ach, du lieber Augustin,
Alles ist hin!
Geld ist hin, Mädl ist hin,
Alles ist hin, Augustin!
Ach, du lieber Augustin,
Alles ist hin!
Rock ist weg, Stock ist weg,
Augustin liegt im Dreck.
Ach, du lieber Augustin,
Alles ist hin!
| Und selbst das reiche Wien, Hin ist's wie Augustin; Weint mit mir im gleichen Sinn, Alles ist hin! Jeder Tag war ein Fest, Jetzt haben wir die Pest! Nur ein großes Leichenfest, Das ist der Rest. Augustin, Augustin, Leg' nur ins Grab dich hin! Ach, du lieber Augustin, Alles ist hin! |
Благообразный гражданин на картинке — это и есть наш lieber Augustin. В момент совершения подвига ему не исполнилось и 35 лет. Памятник установлен в Вене недалеко от всех тех мест, где, согласно легенде, происходили описанные выше события и где был похоронен Августин Н.
Судя по записи в похоронной книге, лекарство иногда несёт смерть не менее верную, чем даже самая страшная болезнь. Хотя, несомненно, и более почётную…
Послушайте первый куплет и припев песенки о «милом Августине»:
Вот радости-то было! Весь вечер и весь следующий день стоял на огне горшочек, и в городе не осталось ни одной кухни, будь то дом камергера или сапожника, о которой бы принцесса не знала, что там стряпают. Фрейлины плясали от радости и хлопали в ладоши.
— Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно!
— В высшей степени интересно! — подтвердила обер-гофмейстерина.
— Но только держите язык за зубами, ведь я дочь императора!
— Помилуйте! — сказали все.
А свинопас — то есть принц, но для них-то он был по-прежнему свинопас — даром времени не терял и смастерил трещотку. Стоит повертеть ею в воздухе — и вот уж она сыплет всеми вальсами и польками, какие только есть на свете.
— Но это же superbe! — сказала принцесса, проходя мимо. — Просто не слыхала ничего лучшего! Послушайте, спросите, что он хочет за этот инструмент. Только целоваться я больше не стану!
Что касается перевода: наши постоянные читатели, даже и не знающие немецкого языка, одно слово уж точно поймут. Оно встречалось и в «Эрике» («Dieses Mädel ist mein treues Schätzelein…»), и недавно в «Лесном орехе» («Schwarzbraun muss mein Mädel sein…»), и, отчасти, в «Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren…» («…Öffnen die Mädchen die Fenster und die Türen»). Короче говоря, без девушек в народных песнях ну никак не обойтись!
Между прочим, интересные всё это слова: Mädel, Mädchen. «Mäd», «мэд». Сразу вспоминаются очень на них похожие английские слова. Заглянем-ка в словари: mad (безумный, безрассудный, потерявший голову, а также — страстно любящий; «a mad decision» — «безрассудное решение») и madden (сводить с ума; «Her eyes, glowing with tears, maddened him» — «Её глаза, блестящие от слёз, сводили его с ума»). Что-то во всём этом есть, не правда ли? Или вот: madam (разг. женщина, любящая повелевать; сл. баба, девка, а также — содержательница публичного дома; шутл. изящная дама; и ещё, как ни странно: сл. вздор, чепуха, ерунда). Или, например, французское слово mademoiselle — барышня, девушка, девица.
Определённо, общение с Августином располагает к странными и несколько мрачным шуткам… Что ж такое, в чём дело?
В перечисленных выше песнях девушки либо уже широко распахивают свои окна и двери, либо у поющих есть твёрдая уверенность, что все девичьи окна, так или иначе, распахнутся в самом ближайшем будущем.
А вот в «Августине» никакой такой уверенности нет и в помине! Напротив, есть совершенно противоположная уверенность:
Милый мой Августин, всё пропало! И деньги, и девушка, и приличная одежда, и даже тросточка — вообще всё! И лежишь ты, милый Августин, в грязи, а всё пропало, и всякий это знает. Каждый день раньше был праздником, а вот теперь пришла чума, и всё, что вокруг — это один лишь праздник смерти. Мой милый Августин, ты в могиле, и всё прошло, всё прошло!
Ну, как настроение? Но вы же сами хотели подробностей! И вот такую-то песенку люди с превеликим удовольствием распевают уже несколько сотен лет! А что же их в ней привлекает?
— Он требует сто поцелуев принцессы! — доложила фрейлина, выйдя от свинопаса.
— Да он, верно, сумасшедший! — сказала принцесса и пошла дальше, но, сделав два шага, остановилась. — Искусство надо поощрять! — сказала она. — Я дочь императора. Скажите ему, я согласна на десять поцелуев, как вчера, а остальные пусть получит с моих фрейлин!
— Ах, нам так не хочется! — сказали фрейлины.
— Какой вздор! — сказала принцесса. — Уж если я могу целовать его, то вы и подавно! Не забывайте, что я кормлю вас и плачу вам жалованье!
Пришлось фрейлине ещё раз сходить к свинопасу.
— Сто поцелуев принцессы! — сказал он. — А нет — каждый останется при своём.
— Становитесь вокруг! — сказала принцесса, и фрейлины обступили её и свинопаса.
А привлекает их в ней ностальгия, извечная тоска человека по ушедшим годам, по молодости, которую не вернёшь, по Родине, оставленной навсегда, по «доброй старой Англии» и по «России, которую мы потеряли». То же самое, о чём в далёком 1227 году написал наш старый знакомый Вальтер фон дер Фогельвейде: «Увы, промчались годы, сгорели все дотла! Иль жизнь мне только снилась? Иль впрямь она была?..». И вот уже нет никакой чумы, никакой грязи, никакого дерьма, никакой смерти даже, а осталась лишь ностальгия. Именно она лилась столько лет изо всех шарманок по всей Европе незатейливой мелодией «Августина». Именно из-за неё эту песенку помнят, любят и очень часто используют светлый образ старины Августина снова и снова.
Впрочем, к самому венскому барду-экспериментатору XVII века современные тексты имеют весьма косвенное отношение. Главное — это ностальгия.
Судите сами. Вот, например, Ольга Залесская пишет:
Ах, мой милый Августин, в горе и в радости, И в трудах, и в праздности буду с тобой. Ах, мой желанный Августин, слаще всех сладостей, Горше всех горестей вымысел мой…
А интернет-клуб поклонников Валерия Леонтьева прямо так и называется: «Августин». Похоже на то, что песня на слова А. Маркевича стала для известного певца своеобразной визитной карточкой:
… Он прошёл по главной улице зимнего города, Сел в карету, и сказал: «До скорого», и пропал во мгле ночной. Кто такой был этот Августин, знает точно только Бог один. Но весь честной народ, не закрывая рот, хором поёт, как заводной: «Ах, мой милый, милый, милый Августин, Августин, Августин! Ах, мой милый, милый, милый Августин, Всё, что было, всё прошло. Ах, мой милый, милый, милый Августин, Августин, Августин! Надо, надо жить, мой милый Августин, На радость людям и врагам назло»…
Так и представляешь себе беспробудного пропойцу Августина Н.: щеголеватого, гладко выбритого, с тросточкой, непринужденно садящегося в карету на главной улице Вены, залитой огнями фонарей.
Той самой Вены страшного 1679 года…
На картинке вверху вы видите пожелание Валерия Леонтьева всем членам фан-клуба «Августин». А песню «Августин» в исполнении Леонтьева без труда можно найти в Интернете.
— Это что ещё за сборище у свинарника? — спросил император, выйдя на балкон. Он протёр глаза и надел очки. — Не иначе как фрейлины опять что-то затеяли! Надо пойти посмотреть.
И он расправил задники своих туфель — туфлями-то ему служили стоптанные башмаки. И-эх, как быстро он зашагал!
Спустился император во двор, подкрадывается потихоньку к фрейлинам, а те только тем и заняты, что поцелуи считают: ведь надо же, чтобы дело сладилось честь по чести и свинопас получил ровно столько, сколько положено, — ни больше ни меньше. Вот почему никто и не заметил императора, а он привстал на цыпочки и глянул.
— Это ещё что такое? — сказал он, разобрав, что принцесса целует свинопаса, да как хватит их туфлей по голове!
Случилось это в ту минуту, когда свинопас получал свой восемьдесят шестой поцелуй.
— Heraus! Вон! — в гневе сказал император и вытолкал принцессу со свинопасом из пределов своего государства.
Ну, и последнее. Часы-куранты на Спасской башне московского Кремля на своём веку много чего вызванивали. И «Коль славен наш Господь в Сионе…», и «Марш Преображенского полка», и «Вы жертвою пали в борьбе роковой…», и «Интернационал», и мелодию «Славься» из оперы «Жизнь за царя», и нынешний официальный гимн России.
Как в такой репертуар смог пробраться наш вездесущий «Августин» — трудно сказать. Вероятно, лишь по недосмотру блестящего и озабоченного важными государственными делами Петербурга XVIII века случилось так, что некоторое время над старой столицей разносилось нестареющее:
Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, Ах, мой милый Августин, Всё прошло, всё…
Стоит и плачет принцесса, свинопас ругается, а дождь так и поливает.
— Ах я горемычная! — причитает принцесса. — Что бы мне выйти за прекрасного принца! Ах я несчастная!..
А свинопас зашёл за дерево, стёр с лица чёрную и бурую краску, сбросил грязную одежду — и вот перед ней уже принц в царственном облачении, да такой пригожий, что принцесса невольно сделала реверанс.
— Теперь я презираю тебя! — сказал он. — Ты не захотела выйти за честного принца. Ты не поняла ни в соловье, ни в розе, зато могла целовать за безделки свинопаса. Поделом тебе!
Он ушёл к себе в королевство и закрыл дверь на засов. А принцессе только и оставалось стоять да петь:
Ах, мой милый Августин, Всё прошло, прошло, прошло!
Перевод сказки Ганса Христиана Андерсена «Свинопас» выполнен Анной Ганзен (1869—1942).
В оформлении использованы произведения Александра Дюма (1802—1870), Казимира Малевича (1878—1935), Петера фон Гесса (1792—1871) и Томаса Роуландсона (1756—1827).
Валентин Антонов, июнь 2006 года