Песня, о которой мы сегодня поговорим, не отличается ни красивой мелодией, ни выдающимися стихами, ни почтенной историей, уходящей своими корнями далеко в прошлое, ни каким-то особым обращением к самым сокровенным уголкам души и самым естественным человеческим чувствам. Сохранилась едва ли не единственная её запись, и вряд ли стоит ожидать новых. Её в наши дни не будут любить и петь — как любят и до сих пор с удовольствием поют и песню про лесной коричневый орех, и песню про копейку и полтину, и песню про то, как солдаты идут по городу, и песню о далёкой-далёкой девушке Эрике. Не будут её петь — время её безвозвратно ушло.
В современной Германии за публичное исполнение этой песни можно запросто угодить за решётку. Согласно параграфу 86а Уголовного кодекса. До трёх лет — без вопросов. Равно как и за исполнение «Хорста Весселя», официального гимна национал-социалистической рабочей партии Германии. Равно как и за использование приветствий типа «Heil Hitler!» («Хайль Гитлер!») или «Mit deutschen Gruß!» («С немецким приветом!»), лозунгов типа «Deutschland, erwache!» («Германия, пробудись!») или «Meine Ehre heißt Treue» («Моя честь зовётся верностью»).
И тем не менее: хотя сама эта песня популярностью сегодня похвастать не может, но вот две строчки из неё наверняка слышали очень и очень многие. Но даже вокруг этих двух строчек и по сей день ломаются копья и не утихают споры. И всего-то из-за одного-единственного… не слова даже, а слога: так был он в этой песне или нет?
Итак, слушаем. Песня по первой своей строке называется «Es zittern die morschen Knochen…», что можно перевести, как «Дрожат одряхлевшие кости…». Послушаем (можно также и скачать):
В том варианте исполнения, который только что прозвучал, вы услышали три куплета, вот они:
Es zittern die morschen Knochen der Welt vor dem roten Krieg. Wir haben den Schrecken gebrochen, für uns war's ein großer Sieg. Und liegt vom Kampfe in Trümmern die ganze Welt zuhauf. Das soll uns den Teufel kümmern, wir bauen sie wieder auf. Und mögen die Alten auch schelten, so laßt sie nur toben und schrei'n, und stemmen sich gegen uns Welten, wir werden doch Sieger sein
— и припев, повторяемый дважды после каждого куплета. Вот этот припев:
Wir werden weiter marschieren, wenn alles in Scherben fällt, denn heute da hört uns Deutschland und morgen die ganze Welt.
В этих трёх куплетах поётся вот о чём:
Прогнившие кости человечества дрожат перед лицом красной войны. Мы преодолели свой страх, и это стало для нас большой победой. И весь мир в итоге такой борьбы превратился в кучу развалин, но к чёрту сожаления: мы заново его отстроим. И пусть всё старое нас бранит, ему остаётся только неистовствовать и кричать. Вопреки всем и вся — мы будем победителями!
Ну и, наконец, сам настойчиво повторяемый припев с пресловутыми «двумя строчками»:
Когда всё разлетается вдребезги, мы будем идти и идти вперёд. Ибо сегодня нас слышит Германия, а завтра услышит весь мир.
«Сегодня нас слышит Германия, а завтра услышит весь мир»… Но постойте-ка! Ведь нам, кажется, известна совсем другая фраза: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра будет принадлежать весь мир»? Да. Это именно то, о чём я говорил. Всего один слог: «hören» — «слышать», «gehören» — «принадлежать». Всего один слог, а какая колоссальная смысловая разница!
В приведённом выше варианте исполнения прозвучало «hören»: «da hört», «слышит». Так что же всё-таки там пелось, «da hört» или «gehört»? Попробуем разобраться.
И мелодию, и слова этой песни написал — вы не поверите! — восемнадцатилетний юноша и благочестивый католик Ганс Бауманн. Это произошло в 1932 году, то есть до прихода нацистов к власти, и написал Бауманн свою песню для католической организации «Новая Германия», членом которой он состоял. Утверждают, что первая публикация песни состоялась в 1933 году («Macht keinen Lärm!» — München: Kösel & Pustet) и что там действительно было «gehört» («принадлежит»), но что это, якобы, имело конфессиональный смысл, а вовсе даже не человеконенавистнический.
У меня нет ни возможности, ни особого желания проверить, так ли это на самом деле. Важно другое: с 1934 года таланты Ганса Бауманна были замечены руководством нацистского молодёжного движения, способного юношу пригласили в Берлин, и с тех пор он являлся одним из самых известных сочинителей песен для «Гитлерюгенда» — организации, которая постепенно вобрала в себя все прочие детские и молодёжные объединения, членство в которой — с начала 1937 года — стало обязательным для всех немецких детей и подростков и которая, например, в 1939 году насчитывала в своих рядах почти восемь миллионов человек в возрасте от 10 до 18 лет.
Так вот: начиная с 1934 года (песенник «Wohlauf, Kameraden!», Bärenreiter-Verlag zu Kassel), песня Ганса Бауманна была «взята на вооружение» вовсе не благочестивыми католиками, пусть даже и националистически настроенными, а уже настоящими национал-социалистами. Вместо «красная война» там, правда, было написано «великая война» и вместо «старое» — «обыватели», но главное в другом: вместо «слышит» там всюду было первоначальное «принадлежит». В очень популярном песеннике «Horch auf, Kamerad» (Potsdam: Voggenreiter), в издании 1936 года, также было написано «gehört» — «принадлежит». На этот же вариант указывает, например, и немецкий филолог Виктор Клемперер («LTI. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога»):
… После моего доклада на сцену поднялся один слушатель и с обидой сказал: «Почему вы цитируете в корне неправильно, почему вы приписываете немцам такую жажду завоеваний, которой у них не было и в Третьем рейхе? В этой песне вовсе не говорится о том, что мир должен принадлежать нам». — «Зайдите завтра ко мне, — ответил я, — я вам покажу школьный песенник». — «Вы ошибаетесь, г-н профессор, — я принесу вам настоящий текст».
На следующий день я приготовил сборник «Товарищ-песня» — 6 издание, 1936, издательство Франца Эйера, Мюнхен, «допущено и настоятельно рекомендовано для использования в качестве школьного пособия Баварским министерством культуры»; однако под предисловием стояло: Байройт, в марте, 1934. Итак, песенник лежал наготове, открытый на нужной странице. «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир» — деваться некуда, по-другому истолковать нельзя…
Но Клемперера поджидало разочарование:
И всё же — можно. Гость показал мне изящную миниатюрную книжечку, которую можно было закрепить на нитке в петлице. «Немецкая песня. Песни Движения. Издание Организации зимней помощи немецкого народа, 1942/43».
И вот в этой самой миниатюрной книжечке чёрным по белому вместо «gehört» всюду было написано — «hört», «слышит».
И далее Виктор Клемперер выдвигает следующее объяснение: после Сталинграда-де нацистам пришлось убрать из песни пресловутый слог, а заодно и добавить ещё одну, четвёртую строфу,
в которой завоеватели и угнетатели пытались прикинуться миротворцами и борцами за свободу и жаловались на злонамеренное толкование их первоначальной песни.
Объяснение выпадения из песни одного слога ссылкой на Сталинград столь же распространено, сколь и неверно. Всё гораздо сложнее: слог из песни выпал намного раньше, ещё на пике нацистского движения, в период сплошных побед и удач. Вариант исполнения с «gehört» («принадлежит») прослеживается в качестве единственного лишь до 1937 года. Уже в песеннике «Junge Gefolgschaft. Neue Lieder der Hitler-Jugend» (Georg Kallmeyer Verlag, Wolfenbüttel und Berlin, 1937), в припеве ко всем трём куплетам стоит «hört», «слышит». Тут же приведён и четвёртый куплет, написанный Бауманном, вместе с несколько изменённой редакцией припева:
Sie wollen das Lied nicht begreifen, sie denken an Knechtschaft und Krieg. Derweil unsere Äcker reifen, du Fahne der Freiheit, flieg. Wir werden weiter marschieren, wenn alles in Scherben fällt, die Freiheit stand auf in Deutschland und morgen gehört ihr die Welt.
В этом четвёртом куплете говорится следующее:
Они не хотят понять эту песню, они думают о порабощении и о войне. Но пока зреют наши пашни — развевайся, знамя свободы!
И хотя припев к этому куплету и содержит по-прежнему слово «gehört» («принадлежит»), но посмотрите, в каком смысле:
Когда всё разлетается вдребезги, мы будем идти и идти вперёд. Свобода поднялась в Германии, а завтра ей будет принадлежать весь мир.
И вполне можно было бы согласиться с Виктором Клемперером, который пишет: «До какого отчаяния нужно было дойти, чтобы решиться на эту ложь!.. Именно между „принадлежать“ (gehören) и „слушать“ (hören) пролегла пограничная линия в нацистском самосознании. Выпадение одного слога в нацистской песне не случайно, за ним — Сталинград», если бы только… если бы только, повторяю, всё это не было опубликовано в 1937 году, задолго не только до катастрофы Сталинграда, но даже и до триумфов Вены, Судет, Праги, Варшавы, Парижа…
А «gehören» в первых трёх куплетах никуда не исчез и после 1937 года, да и после Сталинграда тоже: первоначальный вариант припева можно увидеть и в сборнике «Rhythmus» (январь 1939 года), и в солдатском песеннике 1943 года «Deutsches Soldatenliederbuch» (Berlin: E. S. Mittler & Sohn). Так что пели там «принадлежит», очень даже пели. И только лишь в песенниках «Гитлерюгенда», песенниках для немецкой молодёжи, всюду после 1937 года использовался, кажется, вариант «слышит», а не «принадлежит». Вот и понимайте всё это, как хотите…
Несколько слов надо сказать о том, как сложилась дальнейшая судьба автора этой песни. Помимо «Es zittern die morschen Knochen…», Ганс Бауманн написал ещё немало песен, которые активно использовались нацистской пропагандой и неизменно включались в песенники «Гитлерюгенда» и «Союза немецких девушек». С 1939 года и до конца войны он прослужил в вермахте, на Восточном фронте, в подразделении пропаганды. После войны он несколько лет провёл в советском лагере для военнопленных, выучил русский язык, познакомился и с русской литературой, и с американской.
А потом… потом Ганс Бауманн стал одним из самых популярных писателей для детей и юношества. Его книги получили признание у читателей и завоевали немало престижных наград: например, в 1959 году его пьесе «Im Zeichen der Fische» (написанной под псевдонимом) была присуждена премия Герхарда-Гауптманна, а в 1968 году Бауманн получил премию «New York Herald Tribune» в номинации «лучшая книга для юношества». Он сделал достоянием немецких читателей немало произведений русской литературы: стихи Ахматовой, басни Крылова, произведения Льва Толстого и Достоевского. Даже Михалкова он переводил…
Несмотря на то, что Ганс Бауманн открестился от своего национал-социалистического прошлого, оно преследовало его по пятам. Когда в 1962 году выяснилось, кто именно скрывался за авторским псевдонимом пьесы «Im Zeichen der Fische», разгорелся скандал, и премию Герхарда-Гауптманна, присуждённую тремя годами ранее, у Бауманна отобрали.
Скончался Ганс Бауманн 7 ноября 1988 года, в возрасте 74 лет.
А споры вокруг его песни не утихают, и копья ломаются: «принадлежать» — «слушать», «принадлежать» — «слушать», «принадлежать» — «слушать», «принадлежать» — «слушать». Словно бы это имеет теперь хоть какое-нибудь значение, словно бы это способно прибавить какую-то чёрточку к портрету безумия или убрать из него какой-то штрих…
Но не хотелось бы заканчивать на грустной ноте. Перескажу поэтому не то анекдот, не то быль, похожую на анекдот и преспокойно разгуливающую по Интернету.
Вот не кажется ли вам, что первая строчка песни, «Es zittern die morschen Knochen» («Дрожат одряхлевшие кости»), в отрыве от второй строчки (где поясняется, чьи именно кости имеются в виду) выглядит несколько странно и потому является несомненным кандидатом на крылатое выражение? Слушайте же не то анекдот, не то быль, похожую на анекдот:
Во время пляжного отдыха в Хорватии нас буквально достали две немецкие пары с собакой. Хоть пляж и слабо заполнен — пристраивались к нам буквально встык — место им нравилось. И ладно бы просто пристраивались — трепались на весь пляж, собака гавкает и к нам влезть пытается. Неловко просто сказать им, что мы их понимаем. А они знай себе — уже мою жену стали обсуждать (Ist das eine russische Frau? Она русская? — Ja, ich bin sicher! Да, я держу ухо востро!).
И вот, дня за три до отъезда, загораем, жена моя переворачивается и говорит, что у неё-де «кости болят». И в минуту случайной тишины я на полном автомате отвечаю: «Es zittern die morschen Knochen» (ну, песню в «Гибели богов» Висконти все помнят).
Тишина на соседнем матрасе в этот момент установилась надолго и сопроводилась пятью (включая собачьи) парами внимательных глаз. До конца отпуска никто за спиной ничего не обсуждал, и собака свою подстилку не покидала. Бедные немцы.
Да, бедные немцы… Но их ведь можно понять: параграф 86а Уголовного кодекса никто ещё не отменял. Впрочем, тут где-то промелькнуло сообщение, что в Ганновере «одряхлевшие кости» вроде бы вычеркнули из запретного списка. Ну так в Хорватию ездят ведь не только из Ганновера, правда?
В оформлении использованы фрагменты плакатов Ганса Швайцера (Hans Schweitzer, псевдоним — Mjölnir), соратника Геббельса и самого известного художника-графика нацистской Германии
Валентин Антонов, июнь 2008 года