2. «А кто такой этот ваш Амундсен?..»

Валерия и Мальмгрен впервые встретились именно в Кингсбее, в каком-то лазарете для шахтёров, где Валерия работала медсестрой. Вскоре после этого их знакомства мы видим их за столиком в кафе, там же в Кингсбее. Уютная обстановка… негромкая приятная музыка…

Слушаем фонограмму из «Красной палатки»:

В этом эпизоде они ещё разговаривают на «вы», но любовь уже охватывает их, стремительно и неотвратимо. И вскоре наступит день отлёта, и счастливая Валерия будет смотреть в небо, провожая глазами дирижабль. А Мальмгрен, прижавшись лицом к иллюминатору, будет вглядываться с высоты в её одиноко стоящую фигурку, которая с каждой секундой становится всё меньше и меньше…

В общем, получается так, что вся трогательная и красивая история их любви могла бы относиться лишь к этим вот двум с небольшим неделям, с 6 по 22 мая. Учитывая, что Мальмгрен тогда же ведь и в воздухе провёл свыше трёх суток, да и готовился же сколько-нибудь к первым двум полётам — на встречи с Валерией у него оставалось дней десять, не более…

В ранние утренние часы 23 мая 1928 года «Италия» отправилась из Кингсбея в свой последний полёт: сначала на запад, к берегам Гренландии, а оттуда прямиком на Северный полюс, которого дирижабль достиг к полуночи того же дня. Сильный ветер не позволил дирижаблю снизиться. Ограничились тем, что сбросили на полюс флаг Италии да тяжёлый дубовый крест (его передал экспедиции папа Пий XI — с просьбой доставить на Северный полюс).

Как вспоминал потом Нобиле, к нему подошёл Мальмгрен и, пожав руку, произнёс: «Немногие могут, как мы, сказать, что дважды побывали на полюсе!».

Но метеоролог Мальмгрен и руководитель экспедиции Нобиле обменивались над полюсом не только рукопожатиями и поздравлениями. Им, и только им, предстояло решить нелёгкую задачу: что делать дальше? Лететь ли им с попутным ветром в направлении Канады или же повернуть назад и бороться уже со встречным ветром? Нобиле склонялся к первому варианту, тогда как Мальмгрен настаивал на втором. Он полагал, что в ближайшие несколько часов ветер должен изменить своё направление. Кроме того, в Канаде их никто не ждал, да и ветер по пути туда вполне мог обернуться и встречным.

Эти доводы были разумными, и Нобиле согласился с Мальмгреном: надо лететь назад, в Кингсбей. Никто не может теперь сказать, что бы было, полети они в Канаду. Но, по-видимому, после катастрофы Мальмгрен остро чувствовал свою вину за трагедию, постигшую его товарищей…

Они пробыли над полюсом около двух часов, а затем отправились в обратный путь, прямиком на Шпицберген, по 25-му меридиану. Но если до полюса, через Гренландию, они добирались всего 19 с половиной часов, то по «короткому» обратному маршруту дирижабль не достиг берегов Шпицбергена даже и сутки спустя. Беспрерывно дул сильный встречный ветер, скорость которого достигала 50 км в час (а ведь собственная скорость дирижабля была ненамного больше). Практически постоянно они шли в плотном тумане, а если и видели что внизу, так только лишь бескрайние просторы океана, покрытые многолетним («паковым») льдом. Сырой холодный воздух в кабине да бьющие в иллюминаторы снежные вихри — и так час за часом. Дирижабль покрывался толстой ледяной коркой и всё тяжелел, тяжелел, тяжелел…

Развязка наступила утром 25 мая. В рулевой кабине находились 9 человек: Нобиле, Мальмгрен, Мариано, Цаппи, Вильери, Бегоунек, Трояни, Бьяджи и Чечони. Мотористы — Каратти, Чокка, Помелла — были на своих рабочих местах, у трёх моторов дирижабля. Алессандрини и Ардуино были где-то внутри дирижабля, следили за расходом бензина. Журналист Лаго и исследователь Понтремоли безмятежно спали в меховых мешках на корме. На свою беду…

Именно так выглядел дирижабль «Италия». В его нижней части, справа
на снимке — рулевая кабина, слева — центральный моторный отсек

Отяжелевший дирижабль, осев на корму, вдруг начал быстро терять высоту. Всё произошло за считанные минуты: беспорядочно разбросанные глыбы льда стремительно приближались, и Нобиле понял, что это конец. Первой была сокрушена центральная моторная кабина, в которой находился Помелла (его труп будет найден на другой день после катастрофы). Освободившись от её тяжести, дирижабль резко осел на нос, и теперь наступила очередь уже рулевой кабины. Её буквально вырвало из корпуса дирижабля, а находившихся в ней людей со страшной силой выбросило наружу.

Дирижабль, освободившись и от рулевой кабины, взмыл вверх, унося с собой шестерых человек: монтажника Алессандрини, мотористов Ардуино, Каратти и Чокку, журналиста Лаго, исследователя Понтремоли. Многим зрителям, наверное, запомнился кадр из «Красной палатки»: люди, оставшиеся в неуправляемом дирижабле, сквозь рваную дыру в обшивке смотрят на своих товарищей, разбросанных по льдине, — а те протягивают к ним руки, и с каждой секундой становятся всё дальше и дальше…

Примерно так оно и было. Франтишек Бегоунек вспоминал потом:

… Место, откуда была вырвана гондола, походило на разодранную грудь огромной птицы. На мостике, у левого мотора, неподвижно, словно изваяние, стоял Ардуино. Может быть, он размышлял: не спрыгнуть ли ему вниз, к своим друзьям? Но времени для размышления было очень мало. Дирижабль быстро поднимался и через несколько секунд исчез в низких облаках, унося с собой шесть человек…

Никто и никогда больше не видел ни самого дирижабля, ни каких-либо его следов. Никто и никогда больше не видел ни Ардуино, ни кого-либо ещё из тех шести человек. Они взмыли вверх — и исчезли навсегда…

Слева направо: Алессандрини, Ардуино, Каратти, Чокка, Понтремоли, Лаго.
Они были на борту неуправляемого дирижабля «Италия» и пропали без вести

Потрясённые стремительностью и необратимостью произошедшего, выброшенные на льдину люди постепенно стали приходить в себя, садиться и даже подниматься на ноги. Только двое, жестоко покалеченные, с переломанными ногами, продолжали лежать на снегу: Чечони и сам Нобиле. Бегоунек наклонился над ним, желая утешить. В ответ Нобиле лишь слабо улыбнулся. Кроме ноги, у него был и перелом запястья, всё его лицо было в крови, и от множественных ушибов он с трудом дышал.

Из книги Умберто Нобиле «Крылья над полюсом»:

… Справа, метрах в двух от меня, молча сидел Мальмгрен. Левой рукой он поддерживал правую. Лицо его, вспухшее от ушибов, очень изменилось. Он неподвижно глядел прямо перед собой с выражением глубокой безнадёжности…

Вероятно, много лет спустя Нобиле подвела тут память: Бегоунеку Мальмгрен сказал, что у него повреждена не правая, а левая рука — «сломана или вывихнута». Скорее всего, так оно и было. Малейшие нагрузки на левую руку, даже простая попытка снять меховую куртку, чтобы осмотреть место травмы, причиняли в тот момент Мальмгрену ужасную боль.

Кроме этих троих, остальные отделались значительно легче. Кстати, сам факт того, что Мальмгрен получил серьёзную травму, а Нобиле был ранен, в «Красной палатке» умалчивается. В общем-то, по понятным причинам. Но в действительности всё было намного хуже, чем в кино…

В первые минуты после катастрофы мало кто из них сомневался, что дни их, если не часы, сочтены. Ведь всё снаряжение, все припасы улетели вместе с дирижаблем. Рефлекс опытного полярника поднял Мальмгрена на ноги. Он взял бинокль и стал осматривать окрестности в поисках пищи. К нему присоединились и другие. Оказалось, что с дирижаблем улетело не всё. После двух дней интенсивных поисков им много чего удалось найти: около 70-ти килограммов пеммикана (сушёное мясо; Бегоунеку оно страшно не нравилось), маленький бочонок с маслом, упаковки с сахаром, шоколадом и даже сливочными пастилками, небольшой бензиновый нагреватель и два бидона с бензином, пистолет с сотней патронов к нему, кое-какие навигационные приборы, бинокль. Мальмгрен, самый опытный из них, быстро разрешил проблему пресной воды: он нашёл глыбу старого, многолетнего льда — с течением времени морской лёд в таких глыбах теряет соль.

В первоначальные планы экспедиции входила кратковременная высадка людей на полюсе, и с этой целью на борту дирижабля находился большой тюк с палаткой и спальными мешками. Какова же была радость, когда нашёлся и этот тюк! Палатка, та самая «красная палатка», представляла собой пирамиду с квадратным основанием (два с половиной на два с половиной метра), которую в центре поддерживал шест. Примерно 6 квадратных метров на 9 человек. Палатка эта не совсем похожа на ту, что мы видим в фильме. Вот её фотография, сделанная позднее:

Вот так выглядела «красная палатка» на самом деле

Первые их ночи на льдине были ужасными. Подбиравшиеся к палатке трещины, постоянный холод, голод, тревожные мысли — совсем не способствовали крепкому сну. Особенно трудно приходилось Чечони, Нобиле и Мальмгрену, которых мучили ещё и страшные боли. Бегоунек вспоминает:

… Вторая ночь проходит еще хуже, чем первая. Неудобное положение и жестокий голод заставляют утомлённых людей всё время просыпаться… Во время одного из таких пробуждений я обращаю внимание на то, что Мальмгрен сидит, скорчившись, рядом со мной и не спит. Напрасно пытался он найти свободное местечко для ушибленной руки, в которой возникает острая боль при малейшем прикосновении. Предлагаю ему лечь на меня, и Мальмгрен после короткого колебания соглашается. Уже под утро мы оба засыпаем на несколько часов…

На четвёртые сутки, в ночные часы, палатку нашёл огромный, двухметровый медведь. Ни секунды не раздумывая, Мальмгрен схватил пистолет, тщательно его зарядил и осторожно выполз наружу. После первых двух выстрелов зверь повернул было назад, но Мальмгрен не дал ему уйти и вслед за медведем тоже исчез среди высоких торосов. В напряжённой тишине послышалось ещё три выстрела… и вскоре из-за льдин показался улыбающийся Мальмгрен… Теперь у них было свежее мясо.

Отчаяние, охватившее людей в первые минуты после катастрофы, несколько рассеялось после того, как радист Бьяджи обнаружил в обломках сначала радиоприёмник, а затем и коротковолновый передатчик мощностью 25 ватт, взятый в экспедицию «на всякий случай». И вскоре они услышали тревожный голос радиста с их базового судна «Читта ди Милано», находившегося вблизи Кингсбея. Лихорадочно смонтировав передатчик, они стали выстукивать морзянкой призыв о помощи. Напрасно: создавалось впечатление, что их никто не слышит. Неужели радиопередатчик неисправен?..

Наверное, многим кинозрителям запомнилась та драматическая сцена в «Красной палатке», когда симпатичный радист Бьяджи обнаружил, что в передатчике сломано сопротивление, и та его бурная радость, когда испорченный резистор им удалось заменить самым обычным графитом из карандаша. Действительно, что-то похожее там произошло. Впрочем, Бегоунек ничего об этом не говорит, а Нобиле в своих воспоминаниях ограничивается лишь короткой фразой: «Разобрав аппарат, Бьяджи и Цаппи нашли неисправность и устранили её с помощью Чечони». Фотография справа показывает схему передатчика, которую набросал тогда Бьяджи в поисках неисправности. На оборотной стороне листка со схемой имеется его собственноручная подпись.

Наладив передатчик, Бьяджи в заранее условленные часы продолжал посылать в эфир сигналы SOS и свои координаты, но на «Читта ди Милано» их по-прежнему словно бы не слышали: оттуда сообщали, что готовят спасательные экспедиции, но для поиска значительно западнее того места, где находилась «красная палатка». И снова начало подступать отчаяние…

Позже выяснится, что их просто не слушали: капитан «Читта ди Милано» Романья был совершенно убеждён в том, что ловить сигналы SOS бесполезно, поскольку передавать их просто некому, ибо радисту Бьяджи… оторвало голову! Трудно поверить, но всё это было именно так. Не получив от Бьяджи никаких сообщений 25 и 26 мая (а мы ведь знаем, что тогда передатчик был неисправен), Романья накрепко поверил в придуманную им фантастическую историю о том, как Бьяджи неосторожно высунулся в иллюминатор, и сорвавшийся пропеллер срезал ему голову. «А как же иначе было объяснить радиомолчание?» — пояснял потом Романья. Действительно, ведь на борту «Италии» было аж два радиопередатчика! Железная логика…

Даже когда вечером 29 мая радист «Читта ди Милано» Педретти неожиданно наткнулся на обрывок сообщения от Бьяджи, то его начальники просто не поверили этому. Им было гораздо легче поверить в то, что их радист перехватил передачу из Могадишо — из далёкой африканской страны Сомали… Они и поверили в это, и не проверили ничего. Невероятно, но всё произошло именно так.

Потеря всякой надежды на помощь извне — это и было главной причиной решения Мариано и Цаппи отправиться к берегам Шпицбергена пешком, через льды. Они надеялись дойти туда недели за три, встретить там людей, охотников или спасателей, и таким образом организовать спасение остальных — всем ведь идти было невозможно, учитывая состояние тяжелораненных Нобиле и Чечони. Мальмгрен, который раньше других понял, что рассчитывать всем им придётся лишь на собственные силы, решил присоединиться к Мариано и Цаппи — опытным морским офицерам, но совсем неопытным полярникам. Единственным условием своего участия в этом переходе Мальмгрен ставил согласие генерала Нобиле. А мудрый Нобиле пытался вначале тянуть время, рассчитывая на то, что кто-нибудь всё-таки услышит радиосигналы «красной палатки».

Вечером 29 мая, после очередной неудачной попытки связаться с «Читта ди Милано», Нобиле хоть и нехотя, но всё же согласился. Интересную деталь сообщает Бегоунек: Цаппи уговорил идти с ними и простодушного радиста Бьяджи, человека сильного и крепкого. Едва лишь Бьяджи несмело обратился к Нобиле с известием о своём решении уйти, как тот вспылил: «Могут уходить все! Я останусь один, с Чечони». Прослышав о том, что Бьяджи уходит, захотел уйти и Вильери. Положение спас Мальмгрен:

… Неудивительно, что сержант Бьяджи деморализован, видя, что офицеры покидают лагерь. Он считает поход единственной возможностью спасения и не хочет считаться с тем, что радиостанция останется без обслуживания. Хорошо: если пойдет Бьяджи, то я останусь. Я бы никогда не мог вернуться в Швецию и признаться в том, что, уходя, взял с собой человека, на которого остающиеся возлагали всю надежду на спасение!..

Услышав это, Бьяджи молча вышел из палатки, где лежал Нобиле. Переменил своё решение уйти и Вильери. Весь день 30 мая шла подготовка к выходу: делили и отбирали продукты, готовили одежду и снаряжение. Каждому из уходивших досталось нести примерно по 20 килограммов груза: пеммикан, шоколад, единственное имевшееся одеяло, запасная меховая обувь, топорик, бинокль… Бегоунек передал пунктуальному Мальмгрену два маленьких листка — письмо домой.

В ночь на 31 мая Мариано, Цаппи и Мальмгрен отправились в путь. Оставшиеся на льдине могли видеть своих уходивших товарищей ещё много-много часов. Те постепенно превращались в три чёрные точки и медленно исчезали в необъятной белой пустыне…

… Первым, кто принял сигналы SOS, посылаемые экспедицией Нобиле, и правильно это понял, был радиолюбитель Николай Шмидт из села Вохма (ныне — Костромская область). Случилось это 3 июня в 19 часов 30 минут. Уже утром 4 июня Шмидт отправил в Москву срочную телеграмму, а оттуда, по дипломатическим каналам, известие о приёме сигналов от Нобиле было немедленно доведено до сведения итальянских властей. Сообщение обо всём этом появилось в итальянских газетах 7 июня, а вечером 8 июня передаваемые радистом Бьяджи координаты «красной палатки» приняли и на «Читта ди Милано». Теперь, по крайней мере, стало известно, что же именно случилось с экспедицией и в каком примерно районе её следует искать.

Вероятно, многим запомнилась в фильме чисто калатозовская сцена проводов советского ледокола «Красин», вышедшегося из Ленинграда на помощь экипажу «Италии». В экспедицию на «Красине» пригласили и Николая Шмидта, молодого паренька с такою редкой для российской глубинки фамилией. Но поезд, на котором он приехал в Ленинград, немного опоздал, и в полном отчаянии, продравшись сквозь толпы провожающих, Колька Шмидт влезает на уже разведённый мост, под которым величаво проплывает уходящий в Арктику ледокол. Послушаем фонограмму этого эпизода:

Полная драматизма, сцена эта идёт в фильме под звуки «Прощания славянки». Как известно, именно у Михаила Калатозова, в фильме «Летят журавли», этот марш после многих лет негласного запрета впервые и прозвучал — в знаменитой сцене проводов на школьном дворе, проводов на фронт. Оба эти эпизода — и в «Летят журавли», и в «Красной палатке» — сделаны Калатозовым на высочайшем уровне мастерства.

Но проводы ледокола «Красин», которому только предстояло сыграть решающую роль в спасении людей из экспедиции Нобиле, — это будет лишь 16 июня. Да и не было тогда никаких торжественных проводов, да и марш «Прощание славянки» тогда не звучал.

Решение отправить ледокол «Красин» было принято 11 июня. Его маршрут должен был пролегать во льдах западнее и севернее Шпицбергена. Из всех судов, которые были и ещё будут задействованы в спасательных операциях, лишь тяжёлый «Красин» имел возможность, при благоприятных условиях, пройти таким маршрутом. Подготовка этого ледокола (а его вообще собирались было ставить на консервацию) к длительной арктической экспедиции проходила рекордными темпами. Погрузка всего необходимого, включая двухмоторный самолёт «ЮГ-1» (пилотировать его предстояло экипажу лётчика Чухновского), закончилась 15 июня. Вечером того же дня ледокол «Красин» был отбуксирован в Кронштадт. Начальником экспедиции назначили опытного полярника Рудольфа Самойловича.

Но всё это будет потом. Потом будет и раннее утро 16 июня 1928 года, когда ледокол «Красин» возьмёт курс на Шпицберген, и утро и вечер 12 июля, когда оставшиеся в живых люди окажутся на его борту.

Ещё нескоро будет 24 июля 1938 года, когда Самойлович, руководивший спасательной экспедицией на «Красине», будет арестован по обвинению в шпионаже и антисоветской деятельности, и 4 марта 1939 года, когда Самойлович будет расстрелян.

Потом наступит и 6 декабря 1941 года, когда будет арестован Николай Шмидт, этот русский парень с немецкими корнями, и 28 декабря 1941 года, когда он, «симулируя свою невиновность», вскроет себе вены, и 26 августа 1942 года, когда Николай Шмидт (его, настоящего, вы видите на фотографии слева) будет расстрелян «за антисоветскую агитацию в условиях военного времени»…

Всё это будет потом. А пока — пока идёт только начало июня 1928 года, и пока сделано, может быть, самое-самое главное: те шесть человек, которые остались в «красной палатке», теперь знают, что они могут рассчитывать не только на собственные силы.

Мариано, Цаппи и Мальмгрен не знали и этого…

Валентин Антонов, ноябрь 2008 года