Никодим и два красавчика
Одним из самых популярных в довоенной Польше исполнителей эстрадных песен был Адам Астон — всего на его счету почти тысяча песенок (например, знаменитое польско-еврейское танго «Ребекка»), которые он пел и по-польски, и на иврите, и на идише. Собственно говоря, в довоенное десятилетие львиную долю его репертуара и составляли сентиментальные танго, но не только: записал Адам Астон и первую польскую румбу («Танцуете ли вы румбу» Хенрика Варса на слова Анджея Власта), и немало фокстротов — к примеру, фокстрот «Nikodem» того же Хенрика Варса. Nikodem, Nikodem… Никодим и два красавчика…
На самом-то деле, конечно, это не он, Астон, тот самый «красавчик» из заголовка. Да и вообще, сказать по правде, никакой он не Адам Астон: в детстве и в бурной юности (ему только-только исполнилось 18 лет, когда он добровольцем участвовал в польско-советской войне) звали его Адольф Левинсон. Адам Астон — это его постоянный псевдоним, который с 1935 года заменил Адольфу Левинсону его настоящие имя и фамилию. Помимо постоянного, было у него и много «временных» псевдонимов: Адам Виньский, Ежи Керский, Бен-Леви…
Псевдоним «Астон» придумал Астону всё тот же Хенрик Варс, автор «Никодима», композитор, один из зачинателей польского джаза, руководивший до войны эстрадным оркестром звукозаписывающей фирмы Сирена-Электро. Адольф-Адам Левинсон познакомился с ним в 1930 году, когда Хенрик Варс предложил ему работу в знаменитом варшавском кабаре «Морской глаз» (именно там спустя два года появится танго «Ребекка»). Тогда-то Варсу и пришла в голову мысль, что фамилия Левинсон звучит совершенно несценически и что гораздо лучше было бы называться Астон — от гордого словосочетания «ас тона».
Надо ли говорить, что «Хенрик Варс» — это тоже псевдоним? Настоящая же фамилия композитора, написавшего музыку к «Никодиму», — Варшавский или Варшовский (на снимке справа).
Текст новой песенки, быстро ставшей популярной, написал Людвик Старский (то есть, он, конечно, Людвик Калушинер, из еврейской семьи) — сценарист, писатель, поэт-песенник. И Хенрик Варс, и Людвик Старский, и Адам Астон и даже сама «Ребекка» — все ведь они оттуда, из кабаре «Морской глаз», основанного Анджеем Властой. Едва ли всех перечисленных (кроме, пожалуй, Ребекки) можно назвать красавчиками. Красавчики сейчас будут.
В исполнении Адама Астона и танцевального оркестра Хенрика Варса звучит польский фокстрот «Никодим» (скачать):
Nikodem, Nikodem, ty masz filmową urodę,
Ty masz dystynkcję i seksapil i sportowy styl.
Nikodem, Nikodem, nie równaj nawet się z Bodem,
Przy tobie Bodo i Igo Sym też są byle kim.
Kto jest tak jak ty atletyczny, kto ma taki wzrost?
Kto jest taki fotogeniczny, nie do wiary wprost?
Nikodem, Nikodem, ty masz filmową urodę,
Karierę zrobić ty możesz też jeśli tylko chcesz…
В музыке «Никодима», как и в музыке «Ребекки», тоже без труда прослушиваются еврейские корни, но мы обратим внимание не на музыку, а на текст:
Никодим, Никодим, ты прям-таки красавчик из фильма, ты элегантен, сексапилен и спортивен. Никодим, Никодим, с тобой нельзя сравнить даже Бодо: рядом с тобой Бодо и Иго Сым вообще неизвестно кто.
Кто столь же атлетичен, как ты? У кого ещё есть такой рост? Кто столь же фотогеничен — просто невероятно фотогеничен?
Никодим, Никодим, ты прям-таки красавчик из фильма, тебе сделать карьеру — раз плюнуть…
Ну вот. Где-то невдалеке от Никодима нервно курят два знаменитых красавчика 30-х годов.
Первый красавчик — Эугениуш Бодо (Eugeniusz Bodo), кино- и прочий польский актёр, режиссёр, певец, продюсер, танцовщик и так далее. Второй красавчик — Иго Сым (Igo Sym).
Эугениуш Бодо с любимым псом по кличке Самбо (оба они слева) и Иго Сым
Оба они не евреи, да и поляки они лишь наполовину — так сказать, по матери…
Итак, Еугениуш Бодо. «Амант всех времён — очаровательный, неотразимый, где бы он ни появлялся, его всюду окружали толпы поклонниц». Родился в Женеве под именем Богдан Эжен Жюно. Псевдоним Бодо получился соединением двух первых слогов собственного его имени и имени его обожаемой матери, Дороты Дылевской: «Бо» (Богдан) и «До» (Дорота).
Тридцатилетний Эугениуш Бодо в польском фильме 1929 года «Человек с голубой душой»
В своих интервью Еугениуш Бодо признавался, что он любит только свою мать и ещё свою собаку по кличке Самбо.
За короткое время Бодо успел сыграть первые роли почти в трёх десятках фильмов, исполнил несколько довоенных шлягеров. Кстати говоря, вот фрагмент из фильма 1939 года «Włóczęgi» («Бродяги») — правда, Бодо здесь нет: песенку «Tylko we Lwowie» («Только во Львове») поют в фильме комики Шчепко и Тонько. А при чём же тут Львов, скоро станет понятно…
Полнейшая идиллия: мы видим Львов, один из «коронных» польских городов, в 1939 году, буквально накануне короткой сентябрьской войны…
Bo gdzie jeszcze ludziom tak dobrze, jak tu? Tylko we Lwowie! Gdzie śpiewem cię tulą i budzą ze snu? Tylko we Lwowie! | Ну где ещё людям так же хорошо, как тут? Только во Львове! Где тебя песней голубят и будят ото сна? Только во Львове! |
В сентябре 1939 года, спасаясь от наступающего вермахта, Еугениуш Бодо уехал во Львов, где неожиданно для себя вдруг превратился в советского эстрадного певца Евгения Бодо (а надо сказать, что русским языком Бодо владел прекрасно). Там же, во Львове, оказался и Хенрик Варс с группой польских эстрадных артистов (среди них, кстати говоря, был и Адам Астон), вместе с которыми Евгениуш Бодо стал выступать в руководимом Варсом эстрадном коллективе с названием «Теа-джаз». Ровно через год, во время гастролей «Теа-джаза» в Москве, Бодо записал на грампластинки несколько песенок, спетых им по-русски.
В частности, «Прощальную песенку львовского джаза» на слова П. Григорьева:
Во Львове ремонт капитальный идёт, Шьют девушки новые платья, Улыбки блистают, и глазки, и рот — Ну, словом, весь Львов вас ждёт! Для вас специально сады расцветут. Ждём вас во Львове! Полки соловьёв вам кантаты споют. Ждём вас во Львове! В приветственный хор включиться, весь час, Мы рады играть вам с эстрады, Всё то, чем наш Львов хорош и богат, Он вам предоставит, как брат! Нам хочется с вами увидеться вновь, Ждём вас во Львове! Вас встретит горячая наша любовь, Просим во Львов! Ждём вас во Львове! Ждём вас во Львове! |  «Прощальную песенку львовского джаза»Евгений Бодо записал на русском языке |
«Во Львове ремонт капитальный идёт»….
Ремонт, действительно, шёл капитальный. Через несколько дней после нападения Германии на СССР Бодо был арестован. Поляки ничем помочь ему не смогли: формально у Бодо было швейцарское гражданство. Решением Особого совещания при НКВД он был приговорён к пяти годам лагерей. Согласно документам, 7 октября 1943 года Евгений Бодо умер в лагере — вследствие исчерпания сил и голода.
Пёс Самбо пережил своего хозяина ненадолго: он погиб во время Варшавского восстания.
Совсем по-иному, чем у Бодо, сложилась судьба Иго Сыма. В довоенных фильмах он изображал элегантных мужчин — аристократов и военных. Сравнительно (с Еугениушем Бодо) мало сыграл в главных киноролях, сосредоточившись на эстраде. Вероятно, причиной этого было не слишком уверенное владение им польским языком — его отец был австрийцем.
В Варшаве Сым — артистичный, очень красивый внешне, но абсолютно без денег — объявился в начале 20-х годов. Его брак с привыкшей к роскоши аристократкой Хеленой Фалат оказался мезальянсом, коротким и несчастливым: жена оставила Сыма, забрав с собой их маленького сына Юлиана. Потом она ещё раз вышла замуж и даже родила ещё двоих детей, но когда в возрасте девяти лет её первенец Юлиан заболел и умер, Хелена покончила жизнь самоубийством. С тех самых пор Иго Сым никогда не связывал свою жизнь с какой-либо женщиной сколько-нибудь надолго, хотя, конечно, мимолётных романов у него было предостаточно: в числе прочих, злые языки соединяли его имя и с молодой тогда Марлен Дитрих, и с Ханкой Ордонувной, знаменитой польской киноактрисой.
По-видимому, ещё до начала войны Иго Сым, который часто бывал в Берлине на киносъёмках, завязал некоторые отношения с нацистами. В 1939 году Сым остался в Варшаве и объявил себя фольксдойчем. Он работал переводчиком, сотрудничал с гестапо, был вхож в дома видных представителей оккупационных властей, выполнял ответственные пропагандистские поручения по линии ведомства Геббельса. Помог организовать арест Ханки Ордонувны — своей довоенной коллеги по театру, партнерши по кино, соседки по дому и, кто знает, своей давней любовницы (Ханку тогда вызволил ее муж-граф, её удалось переправить в Вильно, где она вскоре была арестована уже НКВД; с мужем она потом смогла встретиться только лишь в далёком Ташкенте).
Судом Армии Крайовой был приговорён к смерти. Приговор был приведён в исполнение 7 марта 1941 года. Вспоминает один из участников «акции»:
[Сым] жил на Маршалковской, 10, на четвёртом этаже. В 7:10 мы постучали в дверь. Открыла нам прислуга.
— Можно попросить пана директора Сыма?
Тут показался Сым.
— Вы пан Иго Сым?
— Да. Чем могу служить?
В ту же минуту я выстрелил ему прямо в сердце. Шпик без звука повалился лицом вниз. Мы стрелой сбежали по лестнице. Позже мы спокойно разошлись по домам…
Немцы постарались превратить смерть Иго Сыма в пропагандистский спектакль, объявив в Варшаве траур. В отместку за его смерть гестапо захватило свыше сотни заложников, двадцать человек из которых уже 11 марта были расстреляны. Дополнительно арестовали нескольких человек из варшавской актёрской среды — пятерых из них отправили в концлагерь Освенцим…
Фрагмент из польского фильма 1939 года «Żona i nie żona» («Жена и не жена») — последнего фильма, в котором снимался Иго Сым. Он поёт там песенку «Na całe życie» («На всю жизнь»):
Писательница Стефания Гродзеньская, которая совсем ещё молоденькой танцевала в кабаре во время довоенных выступлений Сыма, вспоминала о нём так:
Может, он и не был выдающимся актёром, но им восхищались. У женщин он имел необычайный успех. О его победах ходили легенды…
Иго Сым не оставил после себя потомков. Его брат Эрнест, известный польский биохимик, во время немецкой оккупации был совсем на другой стороне баррикад, нелегально изготовляя взрывчатку для бойцов Армии Крайовой.
Два красавчика — те единственные, с кем вообще можно было бы хоть как-то сравнить Никодима из старого милого фокстрота:
Nikodem, Nikodem, nie równaj nawet się z Bodem, Przy tobie Bodo i Igo Sym też są byle kim… Никодим, Никодим, с тобой нельзя сравнить даже Бодо: Рядом с тобой Бодо и Иго Сым вообще неизвестно кто…
Две судьбы и две смерти — такие разные, но в чём-то такие похожие…
Наконец, Адам Астон — то есть, Адольф Левинсон. Помимо танго «Ребекка» и фокстрота «Никодим», Адам Астон известен исполнением куда более серьёзных вещей. В 1941 году весь состав «львовского джаза» оказался в Оренбургской области, вблизи города Бузулук. Там происходило формирование польской армии, и вскоре артисты были включены в состав её II корпуса. Вместе с Польской армией на Востоке они прошли весь путь — от Ирана до Италии.
Именно Адам Астон сделал первую грамзапись знаменитой песни 1944 года «Красные маки на Монте-Кассино». Цитирую статью из «Солнечного ветра»:
Монте-Кассино — это гора в Италии, наглухо запиравшая войскам союзников путь на Рим. Многочисленные попытки американцев, англичан и новозеланцев прорвать тут немецкую оборону закончились полным провалом и огромными людскими потерями: окопавшиеся на склонах Монте-Кассино немецкие парашютисты сражались насмерть.
На вершине горы располагалось древнее аббатство, основанное, по преданию, ещё святым Бенедиктом в 524 году. Немецкий фельдмаршал Кессельринг, по соглашению с Ватиканом, ещё в конце 1943 года запретил своим подчинённым прикрываться мощными старинными стенами аббатства — по задумке, это должно было предотвратить его разрушение. Зная это, многие местные жители, итальянцы, считали аббатство Монте-Кассино самым безопасным местом и вполне надёжным укрытием.
Утром 15 февраля 1944 года свыше двухсот американских стратегических бомбардировщиков нанесли мощный бомбовый удар по аббатству Монте-Кассино, превратив его в руины. Вечером и на следующий день удары повторились.
«Акт величайшей глупости», как назвали разрушение аббатства в Ватикане, привёл к тому, что немецкие парашютисты, нисколько не пострадавшие от этих бомбардировок, немедленно заняли руины аббатства, ещё больше укрепив тем самым свою оборону. Кровопролитные и безрезультатные атаки на Монте-Кассино продолжались после этого ещё три месяца…
Вот сюда-то, на штурм Монте-Кассино, был брошен Второй польский корпус генерала Андерса. В мае 1944 года союзники взяли Монте-Кассино, прорвав немецкую оборону. Поляки понесли при этом огромные потери, сыграв во взятии Монте-Кассино основную роль. Утром 18 мая над аббатством взвился польский флаг, а накануне вечером была написана знаменитая песня, которую и теперь ещё знает, наверное, каждый поляк: «Czerwone maki na Monte Cassino» («Красные маки на Монте-Кассино»).
Песня «Czerwone maki na Monte Cassino» в исполнении Адама Астона, который тоже ведь находился у Монте-Кассино вместе с бойцами Второго корпуса генерала Владислава Андерса, была записана на грампластинку в 1946 году в Милане:
Czy widzisz te gruzy na szczycie?
Tam wróg twój się kryje jak szczur.
Musicie, musicie, musicie
Za kark wziąć i strącić go z chmur!
Czerwone maki na Monte Cassino
Zamiast rosy piły polską krew.
Po tych makach szedł żołnierz i ginął,
Lecz od śmierci silniejszy był gniew…
|
Ты видишь вверху те руины?
Как крыса, там прячется твой враг.
Должны вы, должны вы, должны вы
Взять за шкирку и сбросить его с туч!
Красные маки на Монте-Кассино
Вместо росы пили польскую кровь.
По тем макам солдат шёл и гибнул,
Но ярость была сильнее смерти…
|
На этикетке этой пластинки проставлены краткие сведения об исполнителях:
Баритон-соло Адам Астон в сопровождении оркестра театра-ревю Польской армии на Востоке. Дирижёр — подпоручик Хенрик Варс.
Варшавское кабаре «Морской глаз» — танго «Ребекка» — фокстрот «Никодим» — львовский «Теа-джаз» — опьяневшие от крови маки Монте-Кассино.
«Nikodem, Nikodem, nie równaj nawet się z Bodem»…
Валентин Антонов, декабрь 2011 года