Современные информационные технологии позволяют выбраться из четырёх стен и отправиться в увлекательное путешествие по далеким странам и городам.
Поднявшись над землей, с помощью аэрофотосъёмки можно увидеть практически любой дом и любую улицу каждого города. Вот школа, в которой ты учился, а вот кафе, где прошло первое свидание. Наплыли воспоминания, сладко защемило сердце. Но даже если они и сохранились, эти дома и улицы, нам никогда не удастся вернуть те ушедшие дни — одна лишь память способна воскресить их очарование.
Пять месяцев 1918 года были последними, которые Бунин провёл в Москве. Пасха приходилась в тот год на первые майские дни. Супруги ходили к заутрене в церковь Николая Чудотворца на Курьих ножках (первая половина XVII века), что стояла на Большой Молчановке между Борисоглебским и Большим Ржевским переулками (Большая Молчановка, 26; Большой Ржевский пер., дом 1). В 1929 году храм ещё действовал, но уже в 1934 году он был разобран. А в 18-м — в 18-м он ещё стоял рядом с доходным домом И. С. Баскакова (Поварская, 26; построен в 1912—1913 годах архитектором О. Г. Пиотровичем), где тогда и жил И. А. Бунин. За те полгода, которые прошли с Октябрьского переворота, Москва сильно изменилась. На газонах, где прежде по весне желтели одуванчики, теперь парами грелись на солнышке люди и лузгали семечки.
1915 год. Новейший номерационный планъ гор. Москвы. Изд. Р.Г. Даенъ. Фрагмент.
Указаны Большая Молчановка, Поварская и переулки — Борисоглебский и Ржевский
И вот в начале третьей декады мая Иван Алексеевич Бунин и Вера Николаевна Муромцева, его жена, уезжали с Поварской улицы к Савёловскому вокзалу, откуда поезд должен был увезти их за границу.
Приехав на вокзал в три часа дня, они смогли сесть в вагон лишь в семь вечера, а отправились — только в час ночи. Поезд ещё сделал остановку на Александровском (Белорусском) вокзале и в три часа утра, наконец, окончательно набрал ход в направлении на Смоленск и Оршу.
В. Н. Муромцева записывала:
По совету опытных людей Ян решил ехать через Оршу. Ему обещали в санитарном поезде устроить проезд. Была пора обмена пленными. И довольно часто из Москвы уходили эшелоны с немцами…
Затем были Минск, Киев и Одесса. Так начиналась эмиграция писателя, которая привела его в Париж. Два десятилетия спустя Бунин начал писать «Тёмные аллеи», в которых до боли трогательно и достоверно вспоминал Москву — его город, которого на тот период времени уже не существовало. Он писал о тех ресторанах и гостиницах, которые сразу же после революции были закрыты, он писал об улицах и домах, которые по плану реконструкции Москвы 1935 года подлежали уничтожению и частично уже были снесены. Но в рассказах писателя они существовали, да и поныне существуют, такими, какими остались они в его памяти.
В этих его рассказах мы видим Москву практически в любое время года. Например, осенью:
В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что уже лето прошло и не вернётся, было грязно, сумрачно, улицы мокро и чёрно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролёток…
А вот — уже зимой — главный герой рассказа «Генрих» уезжает из Москвы за границу:
В сказочный морозный вечер с сиреневым инеем в садах лихач Касаткин мчал Глебова на высоких, узких санках вниз по Тверской в Лоскутную гостиницу — заезжали к Елисееву за фруктами и вином. Над Москвой было ещё светло, зеленело к западу чистое и прозрачное небо, тонко сквозили пролётами верхи колоколен, но внизу, в сизой морозной дымке, уже темнело и неподвижно и нежно сияли огни только что зажжённых фонарей…
Лоскутная гостиница в начале XX векаОбжорный переулок, Лоскутный переулок… Теперь этих названий уже нет. «Лоскутная» была одной из самых-самых известных гостиниц в дореволюционной Москве, и располагалась она недалеко от Красной площади, в Лоскутном переулке, названном так по лоскутному рынку, который шёл от Большой Никитской улицы (она начиналась тогда от Манежа) до Тверской — точнее, до нынешней площади Революции, рядом с магазином русского платья Стулова. Если бы этот переулок существовал в наши дни, то попасть в него можно было бы, выйдя из вестибюля станции метро «Моховая» на Манежную площадь.
В Лоскутной гостинице не раз останавливался и сам Бунин (в частности, в 1912 году). Он вспоминает «большой и несколько запущенный вестибюль, просторный лифт», ковры тёплых гостиничных коридоров. В 1932 году в связи со строительством метро приступили к сносу домов по Лоскутному переулку. На старых фотографиях ещё можно видеть одновременно и Лоскутную гостиницу, и строившуюся за ней гостиницу «Москва». В 1938 году Лоскутный переулок, согласно плану реконструкции левой стороны улицы Горького, окончательно исчез, став частью новой Манежной площади. Здание Лоскутной гостиницы, в которой останавливались Фёдор Достоевский, Лев Толстой, Сергей Есенин, Константин Паустовский, Андрей Белый, было снесено (впрочем, не так давно было снесено и здание её преемницы — гостиницы «Москва»)…
Лоскутная гостиница. Кто только не отобедал за этими самыми столами…
Но вернемся к рассказу «Генрих»:
Подъезд Брестского вокзала светил в синей тьме морозной ночи…
Из-под готового поезда, сверху освещённого матовыми электрическими шарами, валил горячо шипящий серый пар, пахнущий каучуком. Международный вагон выделялся своей желтоватой деревянной обшивкой. Внутри, в его узком коридоре под красным ковром, в пёстром блеске стен, обитых тиснёной кожей, и толстых, зернистых дверных стёкол, была уже заграница…
История Брестского вокзала — в наши дни он называется Белорусским — начинается со второй половины 60-х годов XIX века, когда в Москве от Тверской заставы началась прокладка Московско-Смоленской железной дороги, которая вначале доходила до Смоленска, а затем была продолжена до Бреста: отсюда открывался путь к Варшаве и в Западную Европу. Сам вокзал был открыт в 1870 году. Он стал вторым по величине после Николаевского (ныне — Ленинградского). В 1912 году страна отмечала столетие войны с Наполеоном, и 4 мая 1912 года и дорога, и вокзал были переименованы в честь императора Александра Первого. В августе 1922 года Александровская и Московско-Балтийская железные дороги были объединены в Московско-Белорусско-Балтийскую, вокзал стал называться Белорусско-Балтийским, а с мая 1936 года — просто Белорусским. Обратим внимание: Глебов, герой рассказа «Генрих», отправляется в Европу пока что с Брестского вокзала, тогда как сам Бунин едет в эмиграцию уже через Александровский вокзал…
Площадь перед Брестским вокзалом. Фотография начала XX века
Да, Москва стремительно менялась во все времена, меняла свой облик, меняла имена своих улиц, площадей и вокзалов. Вот и ещё одна дневниковая запись Бунина — от 1 января 1915 года:
Позавчера были с Колей в Марфо-Мариинской обители на Ордынке. Сразу не пустили, дворник умолял постоять за воротами — «здесь в[еликий] кн[язь] Дм[итрий] Павл[ович]». Во дворе пара чёрн[ых] лошадей, в санях ужасный кучер. Церковь снаружи лучше, чем внутри. В Грибоедовском переулке дома Грибоедова никто не мог указать. Потом видели безобразно раскрашенную церковь Ивана Воина…
Вчера были на Ваганьков[ском] кладбище. Вся роща в инее. Грелись на Александровском вокзале…
Заехали в Зачатьевский монастырь. Опять восхитили меня стихиры. В Чудове, однако, лучше…
Нынче часа в 4 Нов[о]-Дев[ичий] монастырь. Иней. К закату деревья на золотой эмали. Очень странны при дневном свете рассеянные над могилами красные точки огоньков, неугасимых лампад…
И вот как эта запись трансформировалась спустя почти тридцать лет в рассказе «Чистый понедельник» — в сцене посещения героями Новодевичьего кладбища:
Вечер был мирный, солнечный, с инеем на деревьях… Дивно рисовались на золотой эмали заката серым кораллом сучья в инее, и таинственно теплились вокруг нас спокойными, грустными огоньками неугасимые лампадки, рассеянные над могилами…
И в том же рассказе герои его ищут дом Грибоедова:
И мы зачем-то поехали на Ордынку, долго ездили по каким-то переулкам в садах, были в Грибоедовском переулке; но кто ж мог указать нам, в каком доме жил Грибоедов, — прохожих не было ни души, да и кому из них мог быть нужен Грибоедов? Уже давно стемнело, розовели за деревьями в инее освещённые окна…
— Тут есть ещё Марфо-Мариинская обитель, — сказала она…
Исследователи московской топонимики доказали, что Пыжевский переулок в районе Ордынки до конца XIX века носил название Грибоедовского — по фамилии дяди писателя, А. Ф. Грибоедова, жившего тут в большой усадьбе (№№ 3 — 5). Герои рассказа Бунина, очевидно, заблуждались, полагая, что название переулка связано с «самим» Грибоедовым… Надо сказать, что даже в начале XX века старое название ещё нередко встречается на многих картах и схемах Москвы:
1915 год. Новейший номерационный планъ гор. Москвы. Изд. Р.Г. Даенъ. Фрагмент.
В углу между Грибоедовским (Пыжевским) переулком и улицей Большая Ордынка
(примерно там, где написано «30») располагалась Марфо-Мариинская обитель
В финале рассказа, после ухода героини в монастырь, герой снова едет в Марфо-Мариинскую обитель:
На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители: там во дворе чернели кареты, видны были раскрытые двери небольшой освещённой церкви, из дверей горестно и умиленно неслось пение девичьего хора. Мне почему-то захотелось непременно войти туда. Дворник у ворот загородил мне дорогу, прося мягко, умоляюще:
— Нельзя, господин, нельзя!
— Как нельзя? В церковь нельзя?
— Можно, господин, конечно, можно, только прошу вас за-ради бога, не ходите, там сичас великая княгиня Ельзавет Фёдоровна и великий князь Митрий Палыч…
Великая княгиня Елизавета Фёдоровна приходилась императрице старшей сестрой. Она была замужем за великим князем Сергеем Александровичем, московским генерал-губернатором, а затем командующим войсками Московского военного округа. В начале февраля 1905 года Сергей Александрович был разорван на куски бомбой (теперь бы сказали — «взрывным устройством») террориста Ивана Каляева (Каляевская — так долгое время называлась при Советской власти одна из улиц в центре Москвы; теперь это вновь Долгоруковская улица). Сразу после похорон Елизавета Фёдоровна приехала к убийце своего мужа в Бутырскую тюрьму — она умоляла террориста покаяться. Сама она никакой ненависти к Каляеву не испытывала и даже обратилась к царю с просьбой помиловать его.
Остаток жизни этой удивительной женщины поистине уникален. Приобретя участок на Большой Ордынке, она основала там Марфо-Мариинскую обитель, устроила бесплатную больницу, бесплатную амбулаторию, аптеку с бесплатными лекарствами для бедных, богадельню, столовую для бедных, детский приют, воскресную школу, бесплатную библиотеку. Во время мировой войны она лично ухаживала за ранеными в госпиталях…
Ворота Марфо-Мариинской обители в наши дни. Улица Большая Ордынка
Весной 1918 года, вместе с другими членами императорской семьи, Елизавета Фёдоровна была вывезена большевиками в Пермь — на сборы ей дали тогда полчаса. В мае, примерно тогда же, когда Бунины выехали за границу, её перевезли в Екатеринбург, а затем в Алапаевск. В ночь на 18 июня её вместе с родственниками живой сбросили в старую заброшенную шахту. Смерть её была долгой и мучительной…
В семье Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны воспитывался (после смерти своей родной матери) великий князь Дмитрий Павлович, имя которого также упоминается в рассказе Бунина. Потом Дмитрий Павлович активно участвовал в заговоре с целью убийства Григория Распутина, был арестован, но в результате личного вмешательства Николая Второго его освободили. После революции Дмитрию Павловичу удалось выехать за границу, он жил вначале в США, а затем в Европе и скончался уже в 1942 году…
У подъезда Лоскутной, откидывая волчью полость, Глебов приказал засыпанному снежной пылью Касаткину приехать за ним через час:
— Отвезёшь меня на Брестский.
— Слушаюсь-с, — ответил Касаткин. — За границу, значит, отправляетесь?
— За границу…
Иван Алексеевич Бунин, «Тёмные аллеи», рассказ «Генрих»…
Всё это лишь маленькие детали того огромного мира, который описал, а быть может, отчасти и создал в своих рассказах Иван Алексеевич Бунин. Ушёл ли этот мир? Навсегда ли? Умом ведь понимаешь, что он ушёл навсегда, но открывая томик Бунина, чувствуешь: нет, ведь тут же он, с нами, рядом…
Ирина, май 2010 года