Булат Окуджава Булат Окуджава (1924—1997) добровольцем ушёл на фронт прямо из школы в 1942-м.

Медсестра Мария А что я сказал медсестре Марии, когда обнимал её? — Ты знаешь, а вот офицерские дочки на нас, на солдат, не глядят. А поле клевера было под нами, тихое, как река, и волны клевера набегали, и мы качались на них. И Мария, раскинув руки, плыла по этой реке. И были чёрными и бездонными голубые её глаза. И я сказал медсестре Марии, когда наступил рассвет: — Нет, ты представь: офицерские дочки на нас и глядеть не хотят! 1957

Из диссертации Дмитрия Курилова «Авторская песня как жанр русской поэзии советской эпохи
(1960—70 гг.)»:

… В авторской песне исторически сложились два направления, две обособленных тенденции. Одна, представленная балладами А. Галича и В. Высоцкого, как правило, характеризуется наличием сюжета, действия, характеров героев (герои баллад наделены конкретными чертами). В основе подобных произведений лежит повествование о каком-либо событии. Соответственно, песни, принадлежащие к этому направлению, преимущественно тяготеют к эпосу и драме…

Пример совсем иной романтической лирики — поэзии, глубоко связанной с художественной традицией, а также с музыкально-поэтическим наследием русского романса, — являет собой творчество Булата Окуджавы.

В 1956—57 гг. появились первые песни Окуджавы («Полночный троллейбус», «Ванька Морозов» и др.), которые он исполнял в кругу друзей, а с 1960 г. — публично.

Мотив доброты, сострадания, участия явственно слышен в каждой песенке Окуджавы, вплоть до самых поздних. Как замечает Ю. Карабчиевский, «всеобщая безоглядная доброта — пафос Окуджавы. В этом он гораздо мудрее своего поколения. Каждый плачет о своём, и каждого жаль».

Почти всем стихотворениям Окуджавы (включая и не ставшие песнями) присуща естественная, органичная музыкальность. Как заметил З. Паперный, «музыка скрыта во внутренних рифмах, звуковых повторах, словесных повторах», причём она не только восполняет недостаток поэтической конкретности: Окуджава постоянно обращается к ней и как к некому важнейшему центральному символу.

Внутренняя музыкальность связана с внешней, с романсовой формой, взятой Окуджавой на вооружение. Авторскую песню часто и неслучайно связывают с городским романсом. Сам Окуджава писал: «Не будет ошибкой сказать, что авторская песня идёт от городского романса, от Аполлона Григорьева, ещё раньше — от Дениса Давыдова».

Окуджава создал «романсный театр поэта, композитора, музыканта и исполнителя в одном лице, представляющем разнородные дарования в собственной личности». При этом он не просто положил стихи на музыку — он «вплёл» музыку в ткань стиха, сделал музыку одним из главных героев своей лирики.

Собственно говоря, поэтический лирический сюжет и держится у Окуджавы на символах. В большинстве его песен, где нет внятной истории, любое действие, движение, жест, предмет принимает символическое, ритуальное звучание…

Дмитрий Курилов пишет: «… В результате «идеального», возвышенного взгляда на жизнь с образов стирается всё бытовое; нельзя сказать, что быта у Окуджавы нет — он присутствует, но присутствует как эпитет, живая деталь в поэтическом рисунке. Образы условны, обобщены, так же, как и сюжеты.

При этом в стихах-песнях обобщённости больше, чем в „просто стихах“. Даже когда герои наделены именем и фамилией, они символичны, лишены индивидуальных черт и биографии…»

Вот эта вышеприведённая цитата и будет основой моего личного отношения к «символической» медсестре, носящей конкретное и такое близкое мне имя Мария.

А теперь от «сухой» теории вернёмся к стихотворению и одновременно к одной из самых моих любимых песен у Окуджавы.

Тут стоит вспомнить ещё одну медсестру — героиню романа Эрнеста Хемингуэя «Прощай оружие» — Кэтрин Баркли. В романе, правда, знакомство героев произошло раньше, до того как возлюбленный Кэтрин попал с тяжёлыми ранениями в госпиталь. И, конечно, как в любом романе, изначально присутствовала Любовь, что в обыденной жизни встречается значительно реже.

Вот и необходимая цитата:

… Порой мужчине хочется побыть одному, и женщине тоже хочется побыть одной, и каждому обидно чувствовать это в другом, если они любят друг друга. Но у нас этого никогда не случалось. Мы умели чувствовать, что мы одни, когда были вместе, одни среди всех остальных. Так со мной было в первый раз. Я знал многих женщин, но всегда оставался одиноким, бывая с ними, а это — худшее одиночество. Но тут мы никогда не ощущали одиночества, и никогда не ощущали страха, когда были вместе. Я знаю, что ночью не то же, что днём, что всё по-другому, что днём нельзя объяснить ночное, потому что оно тогда не существует, и если человек уже почувствовал себя одиноким, то ночью одиночество особенно страшно. Но с Кэтрин ночь почти ничем не отличалась от дня, разве что ночью было ещё лучше…

И пусть роман заканчивается трагически — смертью героини, но какая медсестра, даже если она в самом аду первой или второй мировой войны, среди боли и страдания, не представила бы себя хоть однажды на месте Кэтрин Баркли! Но… Но… В романе — Любовь, в жизни чаще всё прозаичней.

И не обязательно даже война. Кто сказал, что стихотворение Окуджавы имеет отношение к событиям Великой Отечественной? Всё условно, всё символично. Не исключено, что «волны клевера» катились неподалеку от мирного госпиталя, куда солдатики попадали просто в силу тех или иных неблагоприятных для них обстоятельств. Тут и офицерские дочки гораздо уместнее, чем на фронте.

Сейчас я начну излагать не тривиальные и не совсем привычные для «рядового читателя» мысли. На самом деле, ведь не только «у них там, на Западе» обмороженных полярных лётчиков, скажем, обогревали своими обнажёнными телами те же медсёстры — по приказу ли, или по добровольному согласию, или даже по собственной инициативе, основанной на женской интуиции. И, думаю, не только у них, но и у нас могла возникнуть ситуация, когда медсестричка решалась прийти к тяжелораненому ночью. При этом не так важно, что ею двигало — возникшая симпатия к определённому человеку или извечная бабская жалость к страдальцу, чьи физические мучения она облегчала таким «нетрадиционным» образом. Женщина принимала своё собственное решение, и это её право. А что было потом — счастье Кэтрин Баркли (не будем говорить о финале романа), или грусть медсестры Марии, тут уж как получится…

Песню о медсестре Марии можно без особого труда найти в Интернете и послушать её —
например, в авторском исполнении Булата Окуджавы или в исполнении Елены Камбуровой.

Палома, май 2006 года