«Не оставив никакого ценного следа…»
Несколько лет назад эта трогательная история буквально взорвала Интернет. Одно-единственное стихотворение, которое неизменно сопровождалось кратким пояснением:
Когда этот старик умер в доме престарелых в маленьком австралийском городке, все считали, что он ушёл из жизни, не оставив в ней никакого ценного следа. Позже, когда медсёстры разбирали его скудные пожитки, они обнаружили это стихотворение. Его смысл и содержание настолько впечатлили сотрудников, что копии поэмы быстро разошлись по всем работникам больницы. Одна медсестра взяла копию в Мельбурн…
Единственное завещание старика с тех пор появилось в журналах по всей стране. И этот старик, который нищим ушёл из жизни в Богом забытом городке в Австралии, поразил людей во всём мире глубиной своей души.
Ну и, собственно, само стихотворение, так впечатлившее сотрудников дома престарелых:
Входя будить меня с утра, Кого ты видишь, медсестра? Старик капризный, по привычке Ещё живущий кое-как. Полуслепой, полудурак. «Живущий» впору взять в кавычки. Не слышит — надрываться надо, Изводит попусту харчи. Бубнит всё время — нет с ним сладу. Ну, сколько можно, замолчи! Тарелку на пол опрокинул. Где туфли? Где носок другой? Последний, мать твою, герой. Слезай с кровати! Чтоб ты сгинул… Сестра! Взгляни в мои глаза! | Сумей увидеть то, что за… За этой немощью и болью, За жизнью прожитой, большой. За пиджаком, побитым молью, За кожей дряблой, за душой. За гранью нынешнего дня Попробуй разглядеть меня… …я мальчик, непоседа милый, Весёлый, озорной слегка. Мне страшно. Мне лет пять от силы. А карусель так высока! Но вон отец и мама рядом. Я в них впиваюсь цепким взглядом. И хоть мой страх неистребим, Я точно знаю, что любим… |
Стихотворение очень длинное и не блещет особыми поэтическими изысками. Впрочем, они в данном случае и ни к чему — именно безыскусность этих строк и трогает больше всего…
…вот мне шестнадцать, я горю!
Душою в облаках парю!
Мечтаю, радуюсь, грущу.
Я молод, я любовь ищу…
… и вот он, мой счастливый миг!
Мне двадцать восемь. Я жених!
Иду с любовью к алтарю,
И вновь горю, горю, горю…
… мне тридцать пять, растёт семья,
У нас уже есть сыновья.
Свой дом, хозяйство. И жена
Мне дочь вот-вот родить должна…
… а жизнь летит, летит вперёд!
Мне сорок пять — круговорот!
И дети не по дням растут.
Игрушки, школа, институт…
| Всё! Упорхнули из гнезда! И разлетелись кто куда. Замедлен бег небесных тел. Наш дом уютный опустел… … но мы с любимою вдвоём! Ложимся вместе и встаём. Она грустить мне не даёт. И жизнь опять летит вперёд… … теперь уже мне шестьдесят. Вновь дети в доме голосят! Внучат весёлый хоровод. О, как мы счастливы! Но вот… … померк внезапно солнца свет. Моей любимой больше нет! У счастья тоже есть предел… Я за неделю поседел. |
Заключительная часть стихотворения словно бы возвращает читателя к его началу:
Осунулся, душой поник.
И ощутил, что я старик…
… теперь живу я без затей.
Живу для внуков и детей.
Мой мир со мной, но с каждым днём
Всё меньше, меньше света в нём…
Крест старости взвалив на плечи,
Бреду устало в никуда.
Покрылось сердце коркой льда.
И время боль мою не лечит.
О, Господи, как жизнь длинна,
Когда не радует она…
| … но с этим следует смириться. Ничто не вечно под луной. А ты, склонившись надо мной, Открой глаза свои, сестрица. Я не старик капризный, нет! Любимый муж, отец и дед… … и мальчик маленький, доселе В сияньи солнечного дня Летящий вдаль на карусели… Попробуй разглядеть меня… … и, может, обо мне скорбя, найдёшь себя! |
Ну что ж… Не было никакого австралийского старика. Это всего лишь красивая легенда — одна из многих. Да и у самого стихотворения история длинная и запутанная. Утверждают, что первоначальный его вариант был написан в небольшом шотландском городке полвека назад, в 1966 году. Медсестра Филис Маккормак опубликовала своё стихотворение — написанное ею от лица женщины — в местном журнале, причём имя автора стихов указано не было. Затем экземпляр журнала попал уже в другую шотландскую больницу, где одна из умиравших пациенток, по имени Кейт, переписала понравившиеся ей стихи и до самой своей смерти хранила их в прикроватной тумбочке. Там их потом и нашли, и об этом случае написали в воскресной газете.
Ну и… всё… Стихотворение это — под различными названиями: «Капризная старуха», «Кейт», «Взгляни внимательней, сестра», «Что ты видишь?» — десятилетиями передавалось из рук в руки и из газеты в газету, став необычайно популярным сперва в Британии, а затем и во всём англоязычном мире.
Трудно сказать, когда «Капризная старуха» превратилась в «Капризного старика». Об этом наверняка знает сам автор «мужской» версии знаменитого стихотворения, поэт из Техаса Дэвид Л. Гриффит. Его стихотворение называется «Старый слишком быстро»; оно было опубликовано, например, на его сайте.
На русском языке стихотворение появилось всего несколько лет назад и моментально завоевало русскоязычный Интернет. Тот его перевод, который показан выше, вроде бы принадлежит Евгению Архипенко, и относится он, видимо, к 2013 году. Существуют и другие переводы — иногда, быть может, в чём-то и более удачные. Вот, к примеру, как начинается стихотворение в переводе Нины Пьянковой:
Что видишь, сестричка? Ответь мне, ответь. Что думаешь ты, наблюдая за мной? Старик слабоумный, привыкший смотреть В незримую даль — одинокий, больной? Еду расплескал он дрожащей рукой, Твой голос не слышит, как тетерев глух. «Старайся, — кричишь — неуклюжий такой!» В одном башмаке и носке, вместо двух?..
Но в чём же секрет популярности этого стихотворения, у которого множество названий и на многих языках? Конечно, тема совсем не новая. И кто только не писал об этом — так или иначе. Вспоминается, например, знаменитое стихотворение Евгения Александровича Евтушенко «Людей неинтересных в мире нет…», написанное в далёком 1961 году:
… И если умирает человек, с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой — Всё это забирает он с собой.
Тогда ему не было ещё и тридцати, и всё ещё было у него впереди. Прошло более полувека; теперь ему уже 84 года, и вот теперь он снова читает эти свои давнишние стихи (скачать):
Так в чём же секрет популярности стихотворения о «незаметном» старике, который не оставил ведь после себя никакого ценного следа — ни книг, ни мостов, ни машин, ни холстов?.. Ни даже денег, что особенно возмутительно?.. И каждый видит в этих стихах своё: кого-то задевает именно отсутствие ценного следа, кто-то упрекает государство в нежелании заботиться о пенсионерах, кто-то сокрушается по поводу бессердечия родных детей, и все вместе с грустью отмечают быстротечность жизни…
А ведь стихотворение это — оно совсем не о том. То есть, и об этом тоже, конечно, но… но всё же не о том. И замечательные стихи тридцатилетнего Евтушенко здесь нам не помогут: ослепительная мысль, поразившая когда-то поэта, — не люди умирают, а целые миры, о которых мы, в сущности, ничего и не знаем, — мысль эта столь же верна, сколь грандиозна, но эта грандиозность, быть может, как раз и мешает увидеть что-то гораздо более простое.
И «первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой — всё это забирает он с собой»… И осталось сделать один последний, но такой трудный для понимания шаг: пока «он» жив, «всё это» — и первый снег, и первый бой, и девочка, которой нёс портфель, — всё это в нём. Всё это в нём: и в полном сил взрослом человеке, и в совершенно беспомощном старике, — оно никуда не исчезает, всё это в нём…
Как просто и как же невероятно трудно: увидеть в блестящей светской даме сопливую соседскую девчонку, а в грязном бомже разглядеть быстроглазого мальчугана, прижимающего к уху спичечный коробок с майским жуком…
Пишу и одновременно просматриваю ленту новостей. Хм-м… на Лайфе очередные тесты. «А какому возрасту соответствует ваш образ жизни? Узнайте, пройдя тест от Лайфа».
Ну прям как по заказу…
«Вам около 25 лет. Вы только начинаете разбираться в жизни и себе и пытаетесь понять, что вам больше подходит. Вы стремитесь добиться хоть какой-то стабильности, но пока это выходит плохо. Да, быть взрослым нелегко!»
Ой, ребятки, нелегко!.. Как же вы, однако, правы… Самое смешное, что вам ещё только предстоит это узнать — потом как-нибудь. Когда придётся стать совсем-совсем взрослыми.
…Едва научившись различать весну и осень, маленький мальчик — смышлёный такой, кудрявый — крепко-накрепко усвоил и ещё один, не менее фундаментальный, факт: «на двадцать лет старше». Простая такая арифметика: дважды два четыре, к двум прибавить три равно пяти, а вот мама — она «на двадцать лет старше». Ну, это данность такая, закон природы: «на двадцать лет старше». Вот пойдёшь ты в первый класс, поступишь ты в университет, потом женишься, успеешь развестись, у тебя будут свои дети, ты что-то там откроешь или сделаешь — всегда, всегда-всегда, в любом случае и при любых обстоятельствах, мама всегда будет старше тебя ровно на двадцать лет. Ну, потому что… а как иначе-то?.. Иначе ведь и быть не может — простая арифметика…
И как-то так само собой вдруг получается — за круговертью дел, за зимами и вёснами, за разбитыми носами и непокорёнными вершинами, — приходит вдруг осознание: а ведь ты давно уже, давно и уже намного, старше мамы!..
Ты прекрасно знаешь — и ты всю жизнь ведь это знал! — что это просто невозможно, что так быть не может, и вдруг теперь с ужасом осознаёшь: а ведь так оно — есть…
Дэвид Л. Гриффит, стихотворение называется «Too soon old» (скачать):
…And I think of the years and the love that I've known. I'm now an old man and nature is cruel; 'tis jest to make old age look like a fool. The body, it crumbles, grace and vigor depart, there is now a stone where I once had a heart. But inside this old carcass a young man still dwells, and now and again my battered heart swells. I remember the joys, I remember the pain, and I'm loving and living life over again. I think of the years; all too few. Gone too fast, and accept the stark fact that nothing can last. So open your eyes, my friends, open and see, not a crabby old man; look closer — see Me! | …И я думаю о прошедших годах, И о любви, которую я знавал. Теперь я старик, и природа жестока; Старость выглядит глупо — и это так глупо!.. Тело… оно разваливается, и нет уже прежних сил, И там, где когда-то было сердце, теперь камень. Но внутри этого дряхлого тела Всё ещё жив тот молодой человек, И потрёпанное моё сердце всё ещё бьётся. Я помню всё: и радость помню, и боль, И я люблю эту жизнь и проживаю её снова и снова. Я думаю о прошедших годах: как же мало их было И как же быстро они промелькнули. Я понимаю: ничто не может длиться вечно… Так откройте ж, друзья, ваши глаза, Откройте и взгляните: нет, не капризный старик; Присмотритесь — увидьте… меня!.. |
«Все считали, что он ушёл из жизни, не оставив в ней никакого ценного следа» — «It was believed that he had nothing left of any value». Не оставив в ней никакого ценного следа.
«Nothing of any value». Никакого ценного следа. Какой, однако, точный перевод с английского. И что особенно ценно — не столько даже точный, сколько, увы, вполне современный…
Валентин Антонов, сентябрь 2016 года