От стены до тюрьмы
Впрочем, не от стены даже, а от столба или, скажем, от кола. Да, именно такой путь — от каталонского кола, через польскую стену, прямиком к отечественной тюрьме — прошла знаменитая каталонская песня «L'Estaca», ставшая у себя на родине настоящим символом национального самоопределения. Но обо всём по порядку.
1968 год. Каталонский Столб
История эта началась на крайнем северо-востоке как Каталонии, так и Испании, в провинции Жирона (это если по-каталонски), или Херона. Именно там родился в 1948 году будущий автор песни Льюиз Льяк (Lluís Llach). И именно там юный Льяк встретил человека, оказавшего огромное влияние на становление его личности — старого парикмахера по имени Нарсис, которого все ласково называли Сисет. По словам Льяка, во время совместных с ним рыбалок он ловил не столько рыб, сколько каждое слово старого Сисета: «Сегодня я назвал бы это так, что он давал мне уроки философии, истории и жизни».
Дедушке Сисету было тогда уже под восемьдесят, он не всегда был парикмахером, много чего повидал на своём веку и много о чём передумал. Очевидно, философские рыбалки не прошли для впечатлительного каталонского юноши даром: в 1968 году националистически настроенный Льяк, избравший карьеру певца и поэта, написал свою песню, в тексте которой старый Сисет проводит следующую метафору:
Разве ты не видишь, что все мы словно бы овцы на пастбище, привязанные верёвкой к колышку? Но так не может быть долго. Чтобы стать свободными, нам нужно свалить этот кол. И если сильно потяну за верёвку я, если сильно за верёвку потянешь ты, то колышек этот непременно упадёт!..
Очень быстро новая песня стала среди каталонцев чрезвычайно популярна. Это не ушло от внимания центральных испанских властей, текст её был запрещён, и некоторое время Льюиз Льяк исполнял свою песню без слов — для каталонцев вполне достаточным оказалось слышать одну лишь её мелодию. Более того, в 1971 году Льяк был вынужден эмигрировать и смог вернуться на родину лишь пять лет спустя, уже после смерти испанского диктатора Франко.
Принято считать, что песня «L'Estaca» является чуть ли не антифашистской и что возникла она как символ борьбы против франкистской диктатуры. Отчасти это правильно, да не совсем. Уже в самом названии песни есть игра слов, ибо по-каталонски «L'Estat» означает «государство». Каждый каталонец понимал, что образ колышка в центре круга символизирует центральную испанскую власть, не дающую Каталонии вырваться на свободу: режим Франко особенно жёстко проводил в Испании политику унитарного государства, в котором не было места всяким местным «говорам» типа баскского или каталонского языков. Поэтому одно уже то, что новая песня была написана и исполнялась по-каталонски, было поступком довольно смелым и являлось тогда одним из способов борьбы каталонского народа за своё национальное освобождение.
К слову сказать, в настоящее время Каталония близка к независимости как никогда ранее. В результате состоявшихся в конце 2012 года региональных выборов абсолютное большинство в парламенте автономной области Каталония получили партии, лозунгом которых является независимость от Испании. В январе текущего года местный парламент принял Декларацию о суверенитете Каталонии, и на 2014 год запланирован всеобщий референдум об отделении.
«Антифашистская» песня «L'Estaca» является, между прочим, и гимном болельщиков именитого регбийного клуба «Перпиньян», цвета которого совпадают с цветами традиционного каталонского флага. Вот так многотысячный стадион дружно поддерживает свой любимый клуб:
Каталонский текст песни Льюиза Льяка был в своё время переведён-пересказан на многие европейские языки, и особое место среди них, по вполне понятным причинам, занимают языки так называемых национальных меньшинств — провансальский, сицилийский, корсиканский и баскский. Метафорический образ слегка подгнившего центрального столба, удерживающего овец на привязи, без труда находил отклик в сердцах сторонников национально-освободительных движений. Да, но что же было делать участникам других освободительных движений?..
Десять лет спустя после написания первоначального каталонского текста образ Центрального Столба сменился в нём образом Стены. Случилось это в Польше — там как раз набирало силу антикоммунистическое движение «Солидарность».
1978 и 1983 годы. Польская Стена
С этой самой стеной произошла удивительная история. Двадцатилетний польский бард Яцек Качмарский написал в 1978 году не перевод-пересказ, а совершенно самостоятельную песню «Стены». Написал он её под впечатлением от того пугающего энтузиазма, с которым огромная аудитория встретила в Барселоне песню «L'Estaca» в исполнении возвратившегося из эмиграции Льюиза Льяка:
Следует ещё раз подчеркнуть: Яцек Качмарский написал на мелодию Льюиза Льяка совершенно свой, независимый, авторский текст, по смыслу никак не связанный с «L'Estaca»:
В песне «Стены», которую я написал в 1978 году, говорится о недоверии ко всем массовым движениям. Я услышал исполнение Льюиза Льяка и поющую многотысячную толпу и представил себе ситуацию, что вот кто-то создаёт нечто очень хорошее — ибо это прекрасная музыка, прекрасная песня, — а потом это произведение отрывается от него, потому что люди его перехватывают. Оно попросту перестаёт быть собственностью его автора — в песне «Стены» речь идёт именно об этом.
Подобно тому как своим отношением к жизни Льюиз Льяк был обязан старому мудрому Сисету, на личность юного Яцека Качмарского огромное влияние оказал Владимир Высоцкий, с которым 17-летний Яцек встречался на квартире польского кинорежиссёра Ежи Гофмана. Помните, как это было у Высоцкого в его знаменитой песне «Я не люблю»?.. «Я не люблю манежи и арены — на них мильон меняют по рублю»…
Да, в песне Яцека Качмарского нет ни колов, ни столбов, ни мудрых стариков. Зато там, действительно, возникает образ стен — но вот что за стены имеет в виду автор?..
Слушаем первые два куплета — там, где «стены рухнут». Обратите внимание на реакцию слушателей:
Он был вдохновенным, он был молодым, их же было — не счесть. Он песней своей придавал им сил, он пел, что уж близок свет. И тысячи свеч зажигали они, над их головами был дым. Он пел, что время стене упасть… они пели вместе с ним:
«Зубы решёток вырви у стен! Сорви оковы, сломай кнуты! И стены рухнут, рухнут, рухнут и погребут под собой старый мир!»
Вскоре песню знали они наизусть, и один лишь мотив, без слов, нёс в себе прежний смысл и трепет вносил и в головы их, и в сердца. Они пели и хлопали в такт, словно выстрелы те их хлопки. И тяжка была цепь, что-то медлил свет… а он всё играл им и пел:
«Зубы решёток вырви у стен! Сорви оковы, сломай кнуты! И стены рухнут, рухнут, рухнут и погребут под собой старый мир!»
Невозможно не заметить, с каким восторгом принимали слушатели слова «стены рухнут, рухнут, рухнут». Что это за стены такие — польские слушатели воспринимали тогда однозначно: это стены, возведённые ненавистным промосковским коммунистическим режимом. А ведь автор имел в виду совсем, совсем другие «стены» — разделяющие людей стены ненависти, взаимного недоверия и нетерпимости… Слушаем вторую половину песни, слова там горькие, там всё предельно ясно, но и аплодисментов никаких в аудитории уже не будет:
Увидев себя — как же много их, почуяв своё время и силу поняв, они шли по улицам городов и пели, что-де близок уж свет. Они валили памятники и рвали булыжники из мостовой: «Этот вот с нами! Этот против нас! Ну, а кто уж один, тот наибольший наш враг!..». А певец был тоже — один…
Смотрел он на мерный марш толпы и слушал молча грохот шагов. А стены росли, росли, росли, и цепь качалась у ног…
Смотрит на мерный марш толпы, слушает молча грохот шагов. А стены растут, растут, растут, и качается цепь у ног…
Очень сильная песня и блестящее исполнение. По какой-то злой иронии, в жизни случилось именно то, чего Качмарский и боялся: песня оторвалась от своего создателя и получила смысл совершенно противоположный тому, который автор в неё вкладывал, превратившись в гимн массового антикоммунистического движения «Солидарность». Люди попросту не желали слушать ничего, кроме слов «и стены рухнут, рухнут, рухнут», захлопывая и перекрикивая концовку песни. Так бывало много раз на концертах Качмарского, сам он относился к этому, в общем-то, философски, хотя всю свою жизнь не уставал повторять:
То, что стало с этой песней позднее, её популярность, её использование во времена «Солидарности», во времена военного положения, словно бы подтверждает её содержание. То есть, «зубы решёток вырви у стен» — это не было моим криком: скорее, я был тем певцом, который остаётся один, а песня, которую у меня отобрали, функционирует среди людей.
В 1981 году Яцек Качмарский выехал на гастроли во Францию. Когда в Польше было введено военное положение, границы её были закрыты, и Качмарский при всём желании не смог бы вернуться на родину. Но такого желания у него и не было: всю свою дальнейшую жизнь — а скончался он в 2004 году, в возрасте 47 лет — он, фактически, прожил в эмиграции, приезжая в Польшу лишь изредка. Впрочем, и умер он, и похоронен в своей родной Варшаве.
Между прочим, в 1982 году, во Франции, он встречался с Льюизом Льяком и делился с ним мыслями по поводу польских приключений «Стен». В разговоре Льяк признался, что если бы он только знал, что эта его мелодия станет причиной осуждения или гибели людей, то он предпочёл бы свою песню вообще не писать…
И последнее. Первый «настоящий» перевод песни «L'Estaca» на польский язык появился в 1983 году. Варшавская студентка иберистики Агнешка Рураж сделала очень точный и бережный перевод текста Льюиза Льяка — за одним только лишь исключением: каталонский «столб» всюду был у неё заменён «стеной». Соответственно, и название каталонского оригинала («Столб») превратилось в польском переводе в название — «Стена»:
Если мы ударим, то стена рухнет, ведь она не может стоять вечно. Она непременно рухнет, рухнет, рухнет, не оставив и следа. Если ты сильно ударишь тут, а я сильно ударю там, то она рухнет, рухнет, рухнет, и свободным станет каждый из нас.
Короче, Яцек сделал своё дело, Яцек может уйти — вместе со своими этико-эстетскими рефлексиями. Спасибо ему, конечно, за образ «стены», который он нечаянно ввёл в оборот, но мы впредь будем понимать этот образ не так, как понимал его он, а так, как хочется нам.
…В 1995 году Яцек Качмарский, вспоминая о том, что же побудило его после прослушивания барселонского выступления Льюиза Льяка написать свои «Стены», сказал следующее:
Это была настоящая песня о свободе, с замечательной мелодией, трогающей так сильно, что толпа пела вместе с артистом, зажигая при этом свечи. У меня это сразу ассоциировалось с большевистской революцией, о которой кто-то на Западе сказал, что она не победила бы, не будь у неё захватывающих песен…
Парадоксально, но своё дальнейшее развитие гимн польского антикоммунистического движения, с его столь удачно найденным образом «стены», получил именно в России, на родине «большевистской революции», встретив здесь и весьма креативных переводчиков, и самых благодарных слушателей.
2012 год. Особенности национального перевода
Автором популярного ныне перевода на русский язык стал поэт Кирилл Медведев, один из основателей и наиболее активных участников молодёжного коллектива под названием «Аркадий Коц». Вот как Кирилл Медведев пел свою песню на недавнем митинге оппозиции в Москве:
У коллектива «Аркадий Коц» есть свой сайт, и там можно прочитать интервью Кирилла Медведева для радиостанции «Свобода», в котором поэт рассказывает, в частности, и об истории своего перевода:
Песня «Стены» — одна из песен, которую мы перевели и адаптировали на русский. Песня была написана в 1968 году в Каталонии, на каталонском языке бардом Луисом Льяхом. А вскоре стала гимном антифранкистского сопротивления. Она очень популярна, в том числе и за пределами Испании. В 70-ые её перевёл польский бард Яцек Качмарский, и она стала опять же гимном польского рабочего движения, в том числе профсоюза «Солидарность».
Сейчас мы её перевели на русский язык с каталонского, хотя там она называется «L'Estaca» — это что-то типа позорного столба. Когда я переводил, мне показалось, что русским реалиям, скорее, отвечают «стены», такой образ. И потом уже я выяснил, что и в польском варианте тоже фигурируют «стены».
Лично я не думаю, что поэт Медведев что-то там переводил с каталонского — иначе бы он знал, что никакого «позорного столба» в песне Льюиза Льяка нет: овцы там не привязаны накрепко к некоему «позорному столбу», а относительно свободно, хотя и на привязи, пасутся себе на пастбище, вокруг колышка (который, собственно, им и надо бы свалить, если они желают вырваться на свободу). И уж само собой разумеется, Кирилл Медведев не имеет ни малейшего представления о песне Яцека Качмарского — иначе бы он знал, что с песней «L'Estaca» у неё лишь мелодия общая и что никаким переводом она не является…
Вообще, из всех известных переводов песни Льюиза Льяка, на все возможные языки — на провансальский, сицилийский, корсиканский, баскский, немецкий, французский, английский, на какой хотите — только лишь один-единственный перевод, польский перевод Агнешки Рураж, не вполне соответствует оригиналу: в припеве там вместо столба фигурирует стена. Произошло это, как мы знаем, не просто так, а вынужденно, в силу невероятного стечения обстоятельств: благодаря песне Яцека Качмарского, которая была написана на ту же самую мелодию и припев которой (не вся песня, а один лишь её припев!) стал к тому времени в Польше чрезвычайно популярным. Именно поэтому студентке иберистики Агнешке Рураж, собственно говоря, не оставалось ничего иного, как включить пресловутый образ стены и в свой перевод.
Агнешку Рураж ещё можно понять, но как понять переводчика Медведева, которого никакие такие обстоятельства вроде бы ни к чему не принуждали и который, тем не менее, умудрился так «перевести» каталонский припев, что от оригинала там вообще ничего не осталось?..
Льюиз Льяк: Если мы все вместе потянем его [очевидно, за привязанные к нему верёвки, речь ведь идёт о столбе, или о колышке — В. А.], то он свалится. И это не может продлиться долго: конечно же, он свалится, свалится, свалится — должно быть, его уже подточили черви. Если я сильно потяну его здесь, и ты потянешь его там, то, уверен, он свалится, свалится, свалится, и мы сможем освободиться!
Агнешка Рураж: Если мы ударим, то стена рухнет, ведь она не может стоять вечно. Она непременно рухнет, рухнет, рухнет, не оставив и следа. Если ты сильно ударишь тут, а я сильно ударю там, то она рухнет, рухнет, рухнет, и свободным станет каждый из нас.
Кирилл Медведев: Давай разрушим эту тюрьму, здесь этих стен стоять не должно — так пусть они рухнут, рухнут, рухнут, обветшавшие давно. И если ты надавишь плечом, и если мы надавим вдвоём, то стены рухнут, рухнут, рухнут, и свободно мы вздохнём.
Каталонские сепаратисты пели: «Если мы вместе потянем», польские антикоммунисты пели: «Если мы ударим», но поэту и переводчику с каталонского Кириллу Медведеву подобные условные предложения «не кажутся отвечающими русским реалиям», и он непринуждённо переводит с каталонского на русский: «Давай разрушим эту тюрьму!..»
Ну, а тюрьма-то откуда вдруг взялась?.. Какими такими каталонскими словарями пользовался в своей работе над переводом «L'Estaca» поэт Медведев, отыскав в тексте этой песни тюрьму?..
Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, следует искать вовсе не в словарях, а в новостных лентах весны 2012 года, когда Кирилл Медведев завершал работу над переводом с каталонского (надо сказать, что новостная лента — это не самый необходимый для переводчиков инструмент, но таковы уж особенности современного национального перевода). Весной 2012 года главной темой новостных лент был арест трёх участниц группы «Pussy Riot». В апреле того года состоялось и одно из первых публичных исполнений только что написанного текста:
В тот день, 19 апреля, поэт Кирилл Медведев и художник Николай Олейников, два активиста коллектива «Аркадий Коц», пришли к зданию Таганского суда в Москве, где рассматривался тогда вопрос о продлении ареста участниц группы «Pussy Riot». Там ещё было очень много журналистов, на активистов посыпался град вопросов (иногда странных, типа: «Кто из вас Аркадий, а кто Коц?» — в ответ активисты лишь смущённо пожали плечами: «Мы меняемся местами…»), и Николай Олейников с удовольствием рассказывал о том, как он утром забирал из типографии стикеры:
Рабочий типографии, отдавая мне их, […] сказал, что свобода женщинам, конечно, очень нужна, и мы готовы с вами бороться за неё, а церковь мы поставим на место.
В конце концов, активисты коллектива «Аркадий Коц» были задержаны полицией (трудно сказать, за что именно: через некоторое время активистов отпустили) и оказались в полицейском автомобиле, где и состоялось второе за тот день исполнение новой песни (как иногда пишут, «песня из автозака, взорвавшая Интернет»):
… Вспомнился подсмотренный в Интернете обмен репликами: «Какие прекрасные лица. Даже захотелось попасть в этот автозак» — «Да, лица светлые. И Кирилл Медведев даже внешне похож на Люиса Ляка».
Да, лица светлые, слов нет. Но почему-то подумалось вдруг, что всё это уже… было. И даже сами стены эти, которые гнилые и которые так легко разрушить — всё ведь это уже было в нашей истории, причём буквально, один в один…
А. И. Ульянова-Елизарова, «Воспоминания об Ильиче» (сборник «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине» в 10-ти томах. — М.: Политиздат, 1989. — Т. 1, с. 26):
Студенты Казанского университета собрались 4 декабря, шумно требовали к себе инспектора, отказывались разойтись; при появлении последнего предъявили ему ряд требований — не только чисто студенческих, но и политических. Подробности этого столкновения, переданные мне в своё время братом, не сохранились в моей памяти. Помню только рассказ матери, ходившей хлопотать о нём, что инспектор отметил Володю, как одного из активнейших участников сходки, которого он видел в первых рядах, очень возбуждённого, чуть ли не со сжатыми кулаками. Владимир Ильич был арестован на квартире с 4 на 5 декабря и просидел несколько дней с другими арестованными при участке (всего 40 человек). Все они были высланы из Казани. В. В. Адоратский рассказывает о переданном ему позднее Владимиром Ильичем следующем разговоре с приставом, отвозившим его после ареста.
— Что вы бунтуете, молодой человек? Ведь перед вами стена.
— Стена, да гнилая, ткни — и развалится, — ответил, не задумываясь, Владимир Ильич…
Какие прекрасные лица изображены на картине художника Вишнякова «В. И. Ленин в Казанском университете»! Даже захотелось попасть в их компанию, на ту лестницу, в 1887 год.
«Стена, да гнилая, ткни — и развалится»… «Церкви и тюрьмы сравняем с землёй»… Какие прекрасные лица запечатлены на этой фотографии!..
«С отрядом флотских // Товарищ Троцкий // Нас поведёт на смертный бой!»…
Какие, однако, прекрасные лица и у тех либералов на трибуне недавнего майского митинга, которые держат в руках бумажки с текстом и, словно вокальная капелла, старательно выводят вслед за поэтом Медведевым: «Давай разрушим эту тюрьму!..»
Помнится, именно так, почему-то именно по бумажкам, ещё совсем недавно распевали партийный гимн «Интернационал» делегаты любой партийной конференции или любого партийного съезда — партийный гимн «Интернационал» в переводе «настоящего» Аркадия Коца: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья…»
Было, было, было, было…
Вспоминая тот странный вопрос во дворе Таганского суда: нет, никто из них ни «Аркадий» и ни «Коц». «Эстетский, элитарный и высоколобый» коллектив поэтов и художников совершенно сознательно был назван в честь автора русского перевода «Интернационала»:
Организаторы очень точно знают адрес своего послания. Это те, кто экономически находятся на нижней границе среднего класса, а интеллектуально — на верхней его границе, те, кто имеют объективную возможность смотреть на «классовый экватор» сразу с двух сторон. То есть те, кто читают много «не практичных» книг, но несколько раз в день чувствуют себя экономически вытесненными из мира потребления, изображённого в рекламе. Такая оптика и задаёт восприимчивость к неомарксистским идеям в их современной антиавторитарной версии. Крайне левые рекрутируются из самой молодой части этого слоя…
Среди продвинутой молодёжи левое становится… боюсь употреблять это слово, но модным — это факт. Участники «Аркадия Коца» входят в Российское Социалистическое Движение (Олейников называет себя «красным» до мозга костей)…
В современной России есть два заметных коллектива левацкой направленности: это «Аркадий Коц» и «Pussy Riot». Нет, они не большевики и, видимо, не вполне даже троцкисты. Скорее, они анархисты. Так сказать, товарищ Троцкий с отрядом флотских…
Вот как в сентябре 2012 года на вопросы немецкого журнала «Der Spiegel» ответила Надежда Толоконникова, одна из самых ярких участниц «Pussy Riot»:
«Der Spiegel»: Чего Pussy Riot хочет добиться своими акциями?
Толоконникова: Революции в России.
«Der Spiegel»: Вы любите Россию?
Толоконникова: Я люблю Россию, но ненавижу Путина.
«Der Spiegel»: Если мы правильно понимаем ваши акции, то они направлены не только против Путина, но и против капиталистического мироустройства. Активист группы «Война» Олег Воротников в интервью журналу Der Spiegel оправдывал воровство продуктов питания тем, что право на еду — это одно из основных прав человека.
Толоконникова: Да, являемся частью западного антикапиталистического движения, которое составлено анархистами, троцкистами, антифеминистами и автономами… Свобода является центральным элементом нашей идеологии; свободу мы мыслим так, как ее понимает западное сознание. Эта борьба за правильное понимание свободы.
«Мы хотим революции… Борьба за правильное понимание свободы…» Толоконникова отвечала на вопросы письменно и, очевидно, у неё было время обдумать свои ответы. Трудно сказать, насколько они успокоили «западное сознание» корреспондента известного немецкого журнала, но, во всяком случае, другой известный журнал, американский «Foreign Policy», недавно назвал участниц «Pussy Riot» — самыми влиятельными мыслителями России…
«Борьба за правильное понимание свободы…» Какие, однако, прекрасные всё лица…
Из кинофильма 1990 года «Бакенбарды»
Увидев себя — как же много их, почуяв своё время и силу поняв, они шли по улицам городов и пели, что-де близок уж свет. Они валили памятники и рвали булыжники из мостовой: «Этот вот с нами! Этот против нас! Ну, а кто уж один, тот наибольший наш враг!..». А певец был тоже — один…
Смотрел он на мерный марш толпы и слушал молча грохот шагов. А стены росли, росли, росли, и цепь качалась у ног…
Смотрит на мерный марш толпы, слушает молча грохот шагов. А стены растут, растут, растут, и качается цепь у ног…
Льюиз Льяк, «L'Estaca» — Яцек Качмарский, «Mury» — Кирилл Медведев, «Стены». Грустная мелодия вальса, под которую так нелегко маршировать…
Валентин Антонов, май 2013 года