В августе 1946 года произошло событие, на долгие годы определившее судьбу многих талантливых поэтов и писателей. Я имею в виду печально знаменитое Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. (О журналах «Звезда» и «Ленинград»).
Постановление это обязательно надо читать. В школах. Безо всяких комментариев. Чтение это — просто чтение само по себе — необычайно расширяет кругозор и даёт молодому человеку, вступающему, как говорится, в жизнь, прекрасную возможность почувствовать, как непросто всё в этой жизни, с какой лёгкостью можно белое представить чёрным, правду — ложью, благо — злом.
… И прямоту, что глупостью слывёт,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока…
(Шекспир, сонет 66 в переводе Маршака)
Уже само начало Постановления не предвещает ничего хорошего:
ЦК ВКП(б) отмечает, что издающиеся в Ленинграде литературно-художественные журналы «Звезда» и «Ленинград» ведутся совершенно неудовлетворительно…
А уж дальше начинается самый настоящий разгром:
… Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей [здесь и далее выделено мною — В. А.], на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить её сознание…
… Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезда» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как «Перед восходом солнца»…
Это — о физиономии Михаила Зощенко. А вот теперь пришла очередь и Анны Ахматовой:
… Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности.
Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Её стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, «искусстве для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе…
Да что же — всё о «Звезде» да о «Звезде»! А где же «Ленинград»?
… ЦК отмечает, что особенно плохо ведётся журнал «Ленинград», который постоянно предоставлял свои страницы для пошлых и клеветнических выступлений Зощенко, для пустых и аполитичных стихотворений Ахматовой…
Упоминаются и другие литераторы, но в истории этот документ останется «Постановлением об Ахматовой и Зощенко». Ровно через месяц главный пропагандист страны А. А. Жданов на совещании в Ленинграде так разъяснил смысл принятого Постановления относительно Зощенко:
… Зощенко, как мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта… Зощенко привык глумиться над советским бытом, советскими порядками, советскими людьми, прикрывая это глумление маской пустопорожней развлекательности и никчемной юмористики… Можно ли дойти до более низкой степени морального и политического падения, и как могут ленинградцы терпеть на страницах своих журналов подобное пакостничество и непотребство?.. Только подонки литературы могут создавать подобные «произведения», и только люди слепые и аполитичные могут давать им ход… Зощенко с его омерзительной моралью удалось проникнуть на страницы большого ленинградского журнала и устроиться там со всеми удобствами… Трудно подыскать в нашей литературе что-либо более отвратительное, чем та «мораль», которую проповедует Зощенко в повести «Перед восходом солнца», изображая людей и самого себя как гнусных похотливых зверей, у которых нет ни стыда, ни совести…
Как видите, порядок изложения сохраняется. Первый удар наносится опять по Зощенко — по неписанным канонам партийных постановлений это означало, что он представлялся наиболее опасным (помните? «клеветнические выступления»). Ахматовой вменяется всего лишь «пустота и аполитичность стихотворений», но и ей Жданов уделил немало своего внимания: height="320"
… Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая. До убожества ограничен диапазон её поэзии, — поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной. Основное у неё — это любовно-эротические мотивы, переплетённые с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обречённости.
Чувство обречённости, — чувство, понятное для общественного сознания вымирающей группы, — мрачные тона предсмертной безнадёжности, мистические переживания пополам с эротикой — таков духовный мир Ахматовой, одного из осколков безвозвратно канувшего в вечность мира старой дворянской культуры, «добрых старых екатерининских времён». Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой…
Да, несомненно: Зощенко представляется в докладе Жданова фактически скрытым врагом, он гораздо опаснее Ахматовой, которая — «всего лишь» осколок, осколок безвозвратно ушедшего времени, чуждого упругому, не ведающему сомнений, советскому оптимизму. Честное слово, в словах Жданова иногда проскальзывают интонации едва ли не извинения за свою вынужденную резкость по отношению к Анне Ахматовой:
… Что общего между этой поэзией, интересами нашего народа и государства? Ровным счётом ничего. Творчество Ахматовой — дело далёкого прошлого; оно чуждо современной советской действительности… Мы вовсе не обязаны предоставлять в нашей литературе место для вкусов и нравов, не имеющих ничего общего с моралью и качествами советских людей. Что поучительного могут дать произведения Ахматовой нашей молодёжи? Ничего, кроме вреда…
Разумеется, Постановление 1946 года имело как предысторию, так и последействие. Самому Зощенко скрытые причины своего разгрома в Постановлении — о них он рассказал Юрию Нагибину — виделись следующим образом:
А никаких «опасных» вещей не было. Сталин ненавидел меня и ждал случая, чтобы разделаться… Могла быть и не «Обезьяна», а «В лесу родилась ёлочка» — никакой роли не играло. Топор навис надо мной с довоенной поры, когда я опубликовал рассказ «Часовой и Ленин». Но Сталина отвлекла война, а когда он немного освободился, за меня взялись.
В ответ на недоумённый вопрос Нагибина Зощенко пояснил, что в том рассказе упомянут «человек с усами», который грубо кричал на часового, не пропускавшего Ленина в Смольный без пропуска:
Я совершил непростительную для профессионала ошибку. У меня раньше был человек с бородкой. Но по всему получалось, что это Дзержинский. Мне не нужен был точный адрес, и я сделал человека с усами. Кто не носил усов в ту пору? Но усы стали неотъемлемым признаком Сталина. «Усатый батька» и тому подобное. Как вы помните, мой усач — бестактен, груб и нетерпим. Ленин отчитывает его, как мальчишку. Сталин узнал себя — или его надоумили — и не простил мне этого.
«Но почему же с вами не разделались обычным способом?» — спросил Нагибин. Зощенко ответил:
Это одна из сталинских загадок. Он ненавидел Платонова, а ведь не посадил его. Всю жизнь Платонов расплачивался за «Усомнившегося Макара» и «Впрок», но на свободе. Даже с Мандельштамом играли в кошки-мышки. Посадили, выпустили, опять посадили. А ведь Мандельштам, в отличие от всех, действительно сказал Сталину правду в лицо. Мучить жертву было куда интереснее, чем расправиться с ней.
Так всё это представлялось Михаилу Зощенко. Конечно, это не вся правда. Сталин уже готовил физическое уничтожение «ленинградской группировки», и Постановление по ленинградским журналам явилось неким подобием «разведки боем». Напомню: речь идёт о таких крупных в партийной и государственной иерархии фигурах, как член Политбюро ЦК ВКП(б) Вознесенский, секретарь ЦК ВКП(б) Кузнецов, председатель Совета Министров РСФСР Родионов, первый секретарь Ленинградских обкома и горкома ВКП(б) Попков, — всего казнены были примерно двести человек, а обвинительные приговоры получили свыше двух тысяч представителей ленинградской (ждановской?) номенклатуры. Не исключено, что и самого Жданова спасла от очень крупных неприятностей только его (не слишком понятная до сих пор) смерть в 1948 году.
Для Ахматовой и Зощенко Постановление стало рубежом, разделившим жизнь на «до» и «после». Они были вычеркнуты из списка советских литераторов. Скажем, на публикацию «такой омерзительной вещи» Михаила Зощенко, как повесть «Перед восходом солнца», был наложен строжайший запрет. Начало повести ещё успели опубликовать в 1943 году, но её продолжения и окончания пришлось ждать почти тридцать лет, а полностью эта повесть была опубликована только совсем недавно. До сих пор произведение, которое сам писатель называл главным делом своей жизни, фактически остаётся неизвестным массовому читателю.
… Прощаясь после разговора с Юрием Нагибиным, Зощенко спросил, не хочет ли тот дочитать «Перед восходом солнца». Разумеется, Нагибин выразил своё горячее желание дочитать. «У меня нет сейчас рукописи. Но в следующий ваш приезд она будет», — сказал Зощенко. Когда через три месяца Нагибин вновь приехал в Ленинград и напомнил Зощенко о его обещании, то после паузы услышал в ответ «смертельно усталый» и «отчуждённый» голос писателя: «Видите ли… я не нашёл рукописи». Юрий Нагибин:
Как плохо лгут правдивые, чистые люди. Не только у профессиональных лгунов, но и у обычного порядочного человека, прибегающего ко лжи лишь в крайних случаях, в голосе присутствует хотя бы намёк на искренность, но у Зощенко это прозвучало до того фальшиво и неестественно, что у меня свело скулы…
Такова безжалостная сила государственно-идеологической машины. Такова колоссальная сила пропагандистской инерции.
Валентин Антонов, январь 2006 года