«Пигмалион перестал творить!» — эта новость облетела город за какой-то день, усилиями вездесущих сплетниц, чьи голоса потревоженными чайками мечутся на площади день-деньской. «Пигмалион перестал творить?» — задумчиво повторяет про себя купец Мелеагр.
— А чем же он, позвольте спросить, в таком случае занимается? — говорит купец уже вслух, обращаясь к своей жене.
— Он проводит целые дни в объятьях женщины, — отвечает та и, неприязненно поджав губы, добавляет:
— Говорят, это прекраснейшая из смертных.
— Чушь! — взрывается купец. — Пигмалион ненавидит женщин, это известно всем! А что за женщина-то?
— Ходят слухи, что Пигмалион сам её изваял. И просил богов послать ему живую деву, красотой сравнимую со скульптурой. А те, недолго думая, попросту оживили статую.
— Хм… — задумчиво произносит купец, всего неделю назад заказавший лучшему скульптору Аттики статую Гермеса — покровителя торговли, зовёт рабов и требует отнести его к дому Пигмалиона.
Пигмалион смотрит в золотистые глаза Галатеи и видит в них отблеск жертвенного пламени Афродите, взметнувшегося ввысь, когда мастер попросил послать ему живую девушку, красотой сравнимую со статуей. Пигмалион касается нежной белой кожи Галатеи и вспоминает, как он вздрогнул, когда холодная поверхность слоновой кости под его пальцами стала живой человеческой плотью.
Пигмалион и Галатея пьют сладкое вино как варвары — почти не разбавляя. Скульптору кажется порой, что никогда в жизни он больше не прикоснется к резцам, — невозможно вновь сотворить красоту, подобную той, что видят его глаза сейчас. А порой накатывает что-то, и голову пьянит не красное вино, а мириады идей и образов, жаждущих воплощения в мраморе и хрупкой слоновой кости.
Впервые за несколько дней Пигмалион идёт в мастерскую, Галатея с ним. Она берёт нежными пальцами осколки камня, словно струн лиры касается деревянных ручек резцов. Скоро скульптор становится похожим на призрака — весь в каменной пыли и… недовольный. Образы расплываются, тают туманом поутру. И мастеру кажется, что его любовь тому виной — опьянила, закружила, и не тверда рука… и глаза не видят так, как видели ещё совсем недавно. Всё не то! Пигмалион начинает злиться. И тут появляется Мелеагр.
Купец застывает на пороге, глядя в бездонные глаза Галатеи, и гневные слова забываются. Она — мечта, миф… Те мгновения, когда ветер с моря играет прядью светлых волос, колечками золотого руна, спадающего на шею девы, кажутся купцу вечностью. Вечность уложилась в три удара сердца, и срывающимся голосом Мелеагр спрашивает:
— Что моя статуя?
— Работаю, — сдерживая злобу, отвечает Пигмалион, но за его спиной нет ничего, кроме осколков камней.
Пигмалион пьян. Он не берёт в руки инструментов, он забыл об обязательствах. Но кончается вино, и в поисках полной амфоры скульптор бродит по дому. Держась руками за стены, он вваливается в мастерскую и замирает. В центре помещения стоит бог. На его губах лукавая улыбка, в руках — кадуцей, на ногах крылатые сандалии. Вдруг по белому мрамору пробежали трещины, и бог повернул голову.
— Что, Пигмалион… дары богов не приносят счастья?
— Я… я не могу творить, — отвечает уже не мастер.
— Любовь приносит вдохновение лишь тем, кто живёт ею. Любовь живёт вдохновением того, кто не знал любви. За всё надо платить…
— Но она… Ты… — охрипший от пьяных песен голос Пигмалиона выражает недоумение, смешанное с раздражением.
— Афродита дала тебе любовь, живущую твоим талантом. — Голос бога спокоен и ровен, но насмешка чудится в нём. — Убей любовь, что забрала твой дар, и всё будет, как было.
Голос бога затихает, и статуя становится статуей. В мастерскую входит Галатея. Её тонкие длинные пальцы в мозолях, её руки ободраны, и каменная пыль въелась уже в кожу. Дева смотрит на возлюбленного и видит смерть. В глазах Галатеи страх, но она готова унести с собой дни жаркого солнца и ночи горячих объятий. Так мало и так много для того, кому не суждено было родиться.
Мелеагр входит в мастерскую Пигмалиона. Купец осматривает помещение, видит скульптуру Гермеса — вот-вот сорвётся с места посланец богов и исчезнет в синеве небес, — видит стоящего на коленях скульптора, закрывшего руками лицо, но не видит той, что стала проклятием для незнавшего любви. Под ногами купца рассыпается в прах хрупкая слоновая кость.
Morgiana, декабрь 2005 года