От редактора

В октябре 1995 года в артистическом центре «Аксиома», что находится в английском курортном городке Челтнем, был поставлен спектакль под названием «Мщения» («Acts of Revenge»), главную и единственную роль в котором сыграл британский актёр Роберт Эдди (1960—2003). Он же написал для этого спектакля один из трёх составляющих пьесу монологов: письмо палестинского террориста-смертника к матери, в котором делается попытка постичь разум человека, готового и убивать, и самому идти на смерть — вполне осознавая, однако, собственную ничтожность и трагическую неправоту, но не имеющего духовных сил свернуть с этого раз и навсегда избранного им пути.

Тема, что и говорить, весьма по нынешним временам актуальная, поэтому мы охотно откликнулись на предложение Ольги Пинигиной опубликовать в «Солнечном ветре», наряду с необходимыми пояснениями, её перевод упомянутого монолога.

Переводчица Ольга Пинигина охарактеризовала себя следующим образом:

«Автор — лингвист с поклоном межкультурной коммуникации, который любит английский юмор и русские котлеты. И автор постоянно что-нибудь сочиняет, потому что это доставляет автору грандиозное удовольствие».

Английский юмор и русские котлеты?.. Что ж… лучше, пожалуй, и не скажешь.

Валентин Антонов, октябрь 2011 года

Что-то развелось терроризма, как плесени… Или его всегда хватало, просто телевизор изобрели сравнительно недавно. Вот народовольцы были? Да, и ещё как! А задолго до них были сикарии. А после сикариев — ассассины, как их называли европейцы. Мы смотрим новости. Читаем их же в Интернете. Мы уже, страшно сказать, привыкли к тому, что где-то кого-то взрывают. Зачастую деталями не интересуемся. Не до того нам как-то. Ну, убили и убили. Чёрствость? Или страх? Но давайте задумаемся на минутку, откуда что берётся. Вот Брейвик… А лет пятнадцать-двадцать назад разве мы были менее привычными к тому, что где-нибудь откроются двери, скажем, кафе, и войдёт кто-то, и потом в новостях нам покажут то, что осталось от влюблённых пар и мам с детьми, которые хотели поесть мороженого? Не знаю. Говорят, человек привыкает ко всему. Но любой террорист тоже в первую очередь человек, который каким-то образом приходит к мысли: убить другого и даже целую толпу других не только можно, но и похвально. Как же происходит этот переворот в сознании, ведь людям не свойственно просто так идти и убивать других людей?

В 1995 году на этот вопрос попытался ответить английский актёр Роберт Эдди, который в своё время прекрасно сыграл заглавную роль в экранизации «Сталки и компании» Редьярда Киплинга, но запомнился телезрителям в основном благодаря другой роли, сэра Гая Гизборна, рыцаря неправильного, то есть вовсе не идеального, а реалистичного. Подумать только, даже конь у него был не сказочно-белый, а совсем наоборот! Но вернёмся к террористам.

Роберт Эдди написал один из трёх монологов для пьесы «Мщения», и большая часть его монолога — письмо террориста своей матери. Мы видим человека, который потерял сон. Утратил покой и… нет, не опустился до уровня животного, у которого остались одни только инстинкты. Это всё ещё человек. Но он уже не вернётся к той жизни, которую вёл до того, как стал террористом. Он прощается. И он пойдёт убивать.

Роберт Эдди, монолог для пьесы «Мщения»:

Уважаемая Мама!

Именем Аллаха благого и милосердного приветствую тебя.

С тех пор, как я писал в последний раз, прошло слишком много времени. Пожалуйста, не сердись, я правда очень сильно закрутился, был так занят…

Как вы там, с братом? Надеюсь, твоя нога подживает. Когда ты написала, что твоя жизнь висит на волоске, это глубоко опечалило меня. Молюсь о твоём скорейшем выздоровлении. А как там Хасим? Хорошо ли он ведёт себя в школе и относится ли с должным вниманием к учёбе? Обязательно скажи ему, что и Господь, и его старший брат станут со тщанием наблюдать за ним, так что лучше ему быть хорошим мальчиком и пойти верной дорогой.

В общем, я был очень занят: дел много, как и всегда в это время года. Мои новые ученики наконец-то устраиваются, как и я. Как это странно: быть наставником, мудрецом… Мне все ещё нелегко осознать, что эти юные пытливые умы тянутся ко мне в поисках ответов. Кто или что подсказали им, что у меня есть хотя бы один такой ответ? Я всего только на пять лет старше их самих, но они, кажется, считают, что я — носитель вековой премудрости и знаний, превосходящих знания самого Пророка. Это страшно большая ответственность, а не та, которую я не принимаю всерьёз. Хотя иногда они настолько серьёзны, что это как минимум смешно. Хотя мне не следует смеяться над ними. Не так давно я был одним из них, полный сил, пылкий, юный, непоколебимый в своём стремлении изменить мир. Это ведь было совсем недавно, правда? С тем же успехом можно сказать: с тех пор миновала целая жизнь.

Ты всегда говорила мне: «Не торопись вырасти!» Говорила, что у меня на это — ещё вся жизнь. Как бы я хотел, чтобы всё сложилось именно так или хотя бы наполовину так, как ты пророчествовала. Я ученик мудрости человеческой, я сейчас — учитель, но всё ещё нет у меня объяснения, нет озарения, нет ответа.

Помнишь, Ибн Бакр в последний раз приезжал в гости, как раз перед тем, как скончаться… Он рассказал о мудром молодом льве, и вы спорили за полночь, что притча в словах этого сказания — лживая. Что такое крушение духа и опустошённость сердца невозможны в одном из чад Аллаха. Помню, как же я надеялся, что вы были правы, и думал, что такая судьба уж точно ад на земле для своей жертвы, слишком жестокая, даже если просто помыслить о ней. Сейчас… Мама, я не знаю.

Моя партийная работа продолжается, как всегда. Умеренные — все они за переговоры, а радикалы просиживают штаны и сочиняют фантастические планы разрушения Манхэттена до основания с помощью термоядерной бомбы, которую можно отправить по почте, в письме, а мы, все остальные, просто тихо продолжаем заниматься каждодневной работой, без которой ничего никогда не получится. Мне говорят, что я возвысился в плане ранга быстрее, чем кто-либо другой за долгие годы. Не уверен, хорошо ли это. Не могу не испытывать удовлетворения и радости, потому что меня стали больше уважать, и машина с шофёром — это, правда, довольно удобно, особенно когда выпадают дни со множеством дел, которые нужно успеть переделать (парковка в Иерусалиме — это кошмар), однако некоторые из остальных привилегий не так уж и привлекательны.

Знаю, что не должен говорить тебе, насколько я предан партии. Первое, что я сделал, когда приехал сюда, — вcтупил в неё. Даже раньше, чем в студенческий профсоюз. Наконец-то — вот тот шанс, о котором я так молился, возможность сделать что-то, чтобы изменить ситуацию. Я и правда думал, что могу изменить мир с помощью братьев своих. И так предан я был Пути Истинному! И не так уж сильно отличался от своих нынешних учеников. Если б только они знали, что их ждёт. И я не о тяжёлой работе, не о долгих часах учения и обсуждения, не о тренировочных лагерях в пустыне, в которых с людьми обращаются, как с животными, чтобы они выучились лучше служить братьям своим и Господу своему. Кто объяснит им это ощущение всепроникающего одиночества, секретность, страх, подозрительность и разбитую наивность юности, и сомнение, и чудовищный ужас ожидания каждого нового дня, и дня, который следует за ним? Я не могу, ни на своих занятиях в университете, ни на партсобраниях. Я должен следовать линии партии, но как она изменилась с тех пор, как я впервые уяснил её. Иногда меня пробирает озноб, как только вспомню, как же я был наивен. Как я мог оказаться таким слепцом? Каждому дураку ясно, что в любой организации именно старшины выбирают, куда идти, принимают решения. Теперь я один из них, благодаря моему уму и опыту. И что мне дали оба этих достоинства: понимание того, что мы неправы, что мы безнадежно, трагично и бесповоротно неправы.

Не думай, что я считаю себя каким-то великим мудрецом, которому открылась Истина Истин, абсолютно без посторонней помощи. Большая часть Совета, не считая явных безумцев, знает то, что знаю я. Разумеется, мы не обсуждаем его, но оно никогда не покидает нас: это чудовищное знание, которое пожирает наши души, все скопом и по одной, покуда мы поддерживаем статус-кво, потому что без него мы ничто. И уже не алая кровь свободы струится по нашим жилам, но чёрные чернила лицемерия и кислота самообмана, которая разъедает нас изнутри. Так стоит ли удивляться, что с наших уст слетает только яд? Всё именно так. Мы травим молодых — выбирая их из умнейших и талантливейших в нашей стране, как когда-то выбрали и отравили нас те, которые старше и главнее. А что они, эти отравители? Великие и мудрые партийные бонзы в параноидальных бункерах-убежищах без окон, время от времени почитающие нас присутствием своих вирш, которые мы должны распространить среди правоверных, как в своё время Мухаммед — суры. Если я достиг таких чёрных глубин отчаяния, то в каком персональном аду обитает каждый из них? Или же они настолько зачерствели, что более не чувствуют себя в ответе перед человечеством? И даже перед Аллахом?

Я устал, мама. Усталость со мной так давно, но при этом я не могу заснуть — кажется, будто уже несколько лет подряд. Разум более не принадлежит мне, и сердце моё оплакивает эту утрату. Я превратился в автомат — в мыслях, действиях, и заполняю пустоту во времени и пространстве лишь мимолетными соприкосновениями и взглядами, брошенными украдкой на тепло и радости земной жизни, как и должно быть. И всё же, родная, надежда есть. Есть выход — не для всего мира — пока ещё нет, но для меня. Не хочу, чтобы ты опечалилась, несмотря на всё, что я сказал, потому что Бог есть. Прости, если я рискну предположить, что даже Ему не удалось сотворить всё совершенным, но Аллах есть, и Он указал мне путь.

Больше всего на свете я боялся и боюсь, что моё служение Ему окажется напрасным, и пока так оно и есть. За последние шесть лет мои действия ни на шаг не приблизили меня к райскому саду, ибо моя трусость и стадность не могли быть тем, что угодно Аллаху, но лишь созданиями бесхребетного человека, которым двигали жажда власти и чувство самосохранения. Но есть возможность искупления, и всегда была, просто я был слишком слеп, чтобы увидеть её, как и столь многое другое.

Мама, мне не хватает слов, чтобы сказать, как же сильно я люблю тебя. Какое счастливое детство ты мне подарила! Помню так живо: ты бинтовала мои ободранные коленки, обнимала, когда я приходил домой из школы, а там как раз выдался неудачный день. Как ты утешала меня, когда Отец покинул нас, без сомнения, держа путь туда, где трава зеленее, а солнце ярче, обещая, что, с Божьей помощью, однажды я снова буду вместе с ним. И твоя коротенькая ободряющая речь накануне того дня, когда я пошёл в школу, и тот более взрослый разговор, когда я приехал сюда, в университет. Всё это — памятные сокровища, которые навсегда останутся со мной. Буду скучать по тебе, ибо должен уехать. Не могу сказать, куда и даже как долго я там пробуду. Только могу уверить тебя, что мы снова будем вместе — это так же точно, как то, что Аллах даровал Мухаммеду сияющий Коран. И до этого дня я прошу только, чтобы ты не думала обо мне плохо, наперекор моим ошибкам и слабостям, и помни, что устремления мои направлены сейчас и всегда были — именно к Божьему промыслу, и его я блюду сейчас. Хочу лишь преуспеть там, где раньше потерпел неудачу. Я должен вести за собой там, где раньше следовал за командиром, и молиться, что мой пример вдохновит моих учеников и товарищей на осознание чего-то нового о них самих и призвании их. Пожелай мне удачи и постарайся не думать, что во мне говорит себялюбие, потому что для меня сейчас лучше всего — просто выполнить то, что есть долг мой перед Господом моим. Однажды ты, может быть, поймёшь, в чём здесь парадокс.

Больше я писать не буду, так что помолюсь, чтобы ты была крепка телом, духом и верой, до нашей следующей встречи. Скажи крохе-Хасиму, что я люблю его и всегда буду любить. Обними его за меня, крепко-крепко, и напомни ему, что теперь он глава семьи и должен вести себя соответственно. Будь с ним мягкой, но строгой. Знаю, именно такой ты и будешь. И однажды, если ты решишь, что это уместно, можешь показать ему это письмо и немного рассказать о брате, который написал его.

Во имя Аллаха благого и Милосердного.

Вот, весьма размножу тебя.

Так молись Господу своему, и жертвуй.

Вот, попирающие тебя (но не ты) не обретётся в потомках.

Пока мы снова не будем вместе, прощай.

(Погружается во тьму)

* * * * *

(Голос за сценой: новости, радиорепортаж «Би-би-си»)

В автобусе в Иерусалиме взорвалась бомба. По предварительным оценкам полиции, по крайней мере пять человек убиты, более 70 — ранены.

По данным «Коль Исраэль», ответственность за теракт взяла на себя группа экстремистов «ХАМАС».

Премьер-министр Израиля только что объявил, что он приостанавливает очередной тур мирных переговоров с палестинцами.

* * * * *

Пьеса «Мщения» была поставлена в октябре 1995 года в Челтнеме (город в графстве Глостершир). Как писала газета «Глостерширское эхо» по этому поводу: «Страстно и глубоко… драматургия тьмы».

О чём эта пьеса? Конечно же о людях и о том, что ими движет. Стоит отметить, что в тексте монолога занимают не последнее место восхождение и приближение к раю. Такое образное представление о духовном совершенствовании как о восхождении на небо по особой лестнице есть в исламе, как и эпитет Корана «сияющий». Если обратиться к научным трудам и богословской литературе, и, пожалуй, к традиции, можно прийти к выводу, что Коран называется именно так, потому что он выводит человека из тьмы заблуждений и сомнений, озаряет его жизненный путь.

Опять же, на ум приходит «The meaning of the Glorious Qur'an» (первая публикация: 1930 год, A. A. Knopf, New York), Мармадьюка Пиктхолла. Это исторически первый перевод, который выполнил мусульманин, чьим родным языком был английский. До сих пор данный перевод — один из двух наиболее известных в англоязычном мире.

Правда, русскоязычному читателю-немусульманину сияющий Коран тоже знаком, ведь Александр Сергеевич Пушкин в своих «Подражаниях Корану» писал о нём именно так.

Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечём и мы ко свету,
И да падёт с очей туман.

Автор выражает свою глубочайшую признательность художнице Артемиз — за предоставленную иллюстрацию, администрации форума поклонников сериала «Робин из Шервуда» «Sherwood Forest» — за связь с Артемиз, Кристоферу Ламберту — за его театр и за его веб-сайт, а также Азину, англоязычную поклонницу Роберта Эдди — за то, что она сохранила для истории текст монолога на своём веб-сайте, посвящённом памяти актёра.

Ольга Пинигина